"Константин Михайлович Станюкович. Из-за пустяков" - читать интересную книгу автора

буквою К., не вел и вести не станет, и никогда товарищи его не просили сына
оставлять службу. Уволил его, без всякой причины, директор правления,
получивший презренные сведения по доносу наушника. Предоставляю судить о
благородстве такого поступка Вам, г. редактор, а я с своей стороны могу
присовокупить, что вышеизложенное могут подтвердить все служащие в
правлении, конечно, кроме наушника, лишившего неповинного сына места. Прошу
письмо мое напечатать, дабы исправить вред незапятнанной репутации как моего
невинного сына, так и моей, а равно успокоить прах моего мужа, прослужившего
тридцать пять лет беспорочно и умершего от ран на поле чести. Печатать такие
пасквили довольно подло, многоуважаемый редактор. Остаюсь
вдова-подполковница, Мария Кропотова".

- Что ты скажешь, Митя, насчет этого письма, а? - спрашивала полковница
сына, прочитав ему свое произведение.
Сын испугался.
- Вы хотите его послать?
- А ты думал как? Не для себя же я его писала.
- Что вы, маменька... Бросьте лучше его в печку.
- Это почему? Разве худо написано?
- Право, бросьте... Написано оно недурно, но не поднимайте вы этой
глупой истории.
- Ах, ты, трус, трус!.. Какая тут история? Разве можно так оставить это
дело... Или, может быть, ты в самом деле говорил возмутительные речи?
- Ничего я не говорил, уверяю вас, а все-таки прошу вас, не посылайте
письма. И наконец я сам могу написать... я не малолетний, чтоб за меня вы
писали.
Больших трудов стоило сыну уговорить полковницу хоть посоветоваться с
дядей Андреем.
- На это я согласна. Но, во всяком случае, так оставить нельзя... Эх,
ты... тюлень, тюлень... Даже на пасквиль не умеешь ответить, а тоже
фанаберия!..
"История" с Дмитрием Алексеевичем стала известна среди родных и
знакомых. Они приходили, под видом участия, узнать, в чем дело, и Марья
Ивановна несколько раз повторяла, какую подлость сделали с Митей. Однако
многие родственники были убеждены, что Дмитрий Алексеевич, в самом деле,
подозрительный человек, и Дмитрий Алексеевич очутился в глазах некоторых в
положении зачумленного. Полковница негодовала, узнав как-то стороной о таких
сплетнях. К довершению всего, через неделю после происшествия, полковница
получила от старшего сына, Феди, письмо, начало которого было следующее:

"Дорогая маменька!
С прискорбием узнал я из вашего письма, что брат Дмитрий опять лишился
места, и хоть вы пишете, что по проискам других, но стороной я узнал, что
тут не одни происки, а также и вина брата. Как мне ни жаль его, маменька, я
принужден откровенно сказать, что с его стороны наконец просто
недобросовестно до сих пор вести неопределенное существование и, таким
образом, быть вам в тягость. Нельзя же в самом деле оставаться век свой
младенцем! Хоть брата бог не наградил большим умом, но не настолько обидел
его, чтобы он не мог сообразить нелепости всех своих поступков. Я слышал,
что он лишился места, позволив себе высказывать мнения, едва ли уместные и