"Константин Михайлович Станюкович. Одно мгновенье" - читать интересную книгу автора

курчавыми черными волосами и шелковистыми усами, небольшого роста,
сухощавый, серьезный, с тонкими чертами красивого, мужественного и умного
лица, в выражении которого сразу чувствовалась сила воли недюжинного
характера. В задумчивом взгляде темных глаз, опушенных длинными ресницами,
было что-то смелое, открытое и несколько надменное, словно во взгляде
молодого орла.
Много читавший, независимый в своих суждениях, нередко расходившийся во
взглядах с сослуживцами, Стоянов держался особняком, не подчеркивая,
впрочем, этого, и ни с кем особенно близко не сходился. И несмотря на это
Стоянова все уважали за его прямой рыцарский характер, полный благородства и
чуткой деликатности, за соответствие его слов с делом, за ум и
добросовестное отношение к служебным обязанностям. Он считался всеми лихим
морским офицером и лучшим вахтенным начальником. В то же время он был
ревизором*, аккуратность и щепетильная честность которого были вне всяких
сомнений!
______________
* Офицер, заведующий хозяйственной частью. (Прим. автора.)

Матросы тоже уважали Стоянова, но едва ли понимали и любили этого
странного, по тогдашним временам, морского офицера.
Хотя никогда он никого не наказывал, не дрался и даже не ругался, был
ровен, мягок и справедлив, тем не менее матросы словно бы чувствовали в нем
совсем чужого человека. Он никогда не разговаривал с матросами, не шутил с
ними и, казалось даже, как будто брезгал ими. Он не искал популярности среди
них, как делали многие другие, и точно конфузился, попадая в матросскую
толпу; и в то же время был самым горячим представителем за них.
Никто и не знал, скольких он избавлял от позорных телесных наказаний,
до которых старший офицер был большой охотник, убеждая, упрашивая, умоляя
сурового моряка пожалеть людей и не унижать их человеческого достоинства.
Ведь скоро телесные наказания будут отменены официально. Об этом уже писали
в "Морском сборнике".
И старший офицер, с которым Стоянов обыкновенно в таких случаях говорил
глаз-на-глаз в его каюте, нередко снисходил к просьбам молодого мичмана,
невольно поддаваясь обаянию его страстной речи, заменял порку каким-нибудь
другим наказанием и - сам в сущности не злой человек - в душе питал
благодарное чувство к Стоянову, останавливавшему его от жестокостей.
И старшего офицера команда любила, а Стоянова нет.
Он это чувствовал, он видел, что и в кают-компании он далеко не любим.
Он понимал, что стоит только несколько приспособляться к людям - и все
изменится, но он чуждался такой фальши, не менял своих отношений и
по-прежнему был одинок.
Со дня выхода из Шербурга Стоянов стал искать еще большего одиночества
и, казалось, чуждался всех. В нем заметна была какая-то перемена. Несмотря
на его спокойствие на людях, многие замечали, что Стоянов часто бывал мрачен
и видимо что-то угнетало его.
Приписывали это разлуке с невестой. Многим было известно, что Стоянов
любит и горячо любим этой прелестной девушкой, приезжавшей на корвет в день
ухода его из Кронштадта.