"Константин Михайлович Станюкович. История одной жизни" - читать интересную книгу автора

видом человека, не имеющего достаточных оснований опасаться трепки.
Между тем рыжая женщина, успевшая подслушать слова Антошки,
подозрительно оглядела комнату и, заметив валяющуюся на полу серую бумажку
из-под леденцов, подняла ее с полу и, обращаясь к Антошке, проговорила своим
резким, низким контральтовым голосом:
- Ты что ж это, подлец, не идешь сдавать выручку? До каких пор ждать
тебя, мазурика?
"Ведьма" любила вообще уснащать свои речи бранью, но особенно в
сношениях с Антошкой, которого терпеть не могла больше, чем остальных детей
этого заведения своего супруга, так как чувствовала, что Антошка, несмотря
на свою видимую покорность, является, так сказать, протестующим элементом и,
кроме того, как-то подозрительно и насмешливо улыбается, когда "ведьма"
посылает его за сорокоушкой, чтоб угостить гостя - молодого наборщика,
захаживавшего по вечерам и по большей части в отсутствие мужа.
- Иду сейчас... Только что пришел! - Разуться надо... Измок... -
отвечал не особенно мягко Антошка.
- Измок! Ишь какой сахарный господин! - презрительно и медленно
выговаривая слова, кинула рыжая дама, и злая улыбка искривила ее тонкие
губы.
С этими словами она вышла, бросив на Антошку взгляд больших, несколько
выкаченных серых глаз, не предвещавший ничего хорошего для Антошки.
В свою очередь и Антошка, ненавидевший "ведьму" с бессильной злобой
загнанного волчонка, посмотрел ей вслед злыми-презлыми глазами и снова от
всего сердца пожелал, чтобы "подлую" переехала конка.
- Что, Нютка, шибко пьян хозяин? - осведомился он.
- Не очень, - ответила Нютка.
Антошка через минуту вышел - сдавать "дяденьке" выручку.
Признаться, он шел далеко не спокойный, и мрачные предчувствия невольно
закрадывались в его душу относительно ремня.


II

"Дяденька", отставной унтер-офицер Иван Захарович, сидел в одном жилете
поверх розовой ситцевой рубахи за столом, на котором шумел самовар, в жарко
натопленной, довольно большой комнате, разделенной ситцевым пологом, за
которым помешались большая кровать и шкаф с посудой. Цветы на окнах,
наклеенные на стенах вырезанные из иллюстрации картинки и портреты
нескольких генералов и отца Иоанна Кронштадтского{237} свидетельствовали о
некотором эстетическом вкусе хозяев. Кое-какая мебель и огромный шкап, в
котором хранился разный хлам, купленный на рынке и составлявший запасный
гардероб питомцев "дяденьки", дополнял убранство, не лишенное некоторого
комфорта, особенно по сравнению с конурой, где помешалась детская команда.
Сам "дяденька" медленно отхлебывал чай, попыхивая папироской, и,
казалось, находился в благодушном относительно настроении довольного своею
судьбой человека. Он был выпивши, но еще не дошел до "градуса", - это еще
было впереди - и его спокойный вид нисколько не напоминал человека, только
что жестоко отхлеставшего ремнем, опоясывавшим его чресла, маленькую
беззащитную девочку.
Это был плотный и крепкий человек лет за сорок, с грубым, так