"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

направлениях лечения нервных отклонений почти не было. Вот разве что
парасомнический подход... Женя Дарченко когда-то проявляла к этому интерес.
А что, если он, профессор, в свое время не разобрался в поисках Дарченко?
Если эта девица чего-нибудь достигла? А она ведь упрямая! Заставила его
проштудировать ее работу. Он же дал положительный отзыв. Та часть ее
диссертации, в которой разрабатывалась идея синхронности физиологических и
духовных факторов, и та, где она вела поиск в направлении, обозначающем
принцип: подобное лечится подобным, - были страстным поиском, хотя,
казалось, ведущим в тупик. Но когда это было! Вечность прошла с тех пор,
многое, тогда сомнительное, теперь обрело право на жизнь, на самостоятельное
существование, и, возможно, Дарченко имеет уже практику. Да, надо все-таки
связаться с нею.
Библиотекарь - худенькая девочка с боязливыми глазами и с острым
веснушчатым носиком - сидела в своем уголке не шевелясь, словно мышка. И
когда профессор попросил позвать Криницкого, она подхватилась, как бабочка,
и бесшумно вылетела из библиотеки. Через минуту появился Гордей Михайлович.
- Гордей, дорогой мой, закажи Киев. Возможно, уже появилась эта добрая
душа. Хочу услышать ее голосок.
Криницкий, переговорив с коммутатором, передал телефонную трубку
профессору, а сам отошел в сторону.
- Это ты, Евгения Павловна? Здравствуй, милая! Ну, наверное, меня не
так трудно узнать. Ну, ну, без патетики! Вспомнил и позвонил. Сколько мы не
виделись? Десять лет? Ты не ошибаешься? Ай-яй-яй! За такой срок можно
состариться. Ну, рассказывай о себе. Все, все, до ниточки, до ногтя. Ты
теперь на даче? С друзьями? Жаль, что вынужден нарушить твое веселье.
Гордей наблюдал за Колокольниковым и удивлялся: внешне такой большой,
громоздкий, тяжелый, вдруг изменился, даже, кажется, помолодел, стоял и
пружинисто поднимался и опускался на носках ботинок, с легкостью смеялся,
удивлялся, восхищался, словно влюбленный, восторженный молодой мужчина.
- Да, конечно, я рад за тебя. Книга? О! Пришли, пришли, прочитаю. Ну,
что за вопрос? И ты мне помоги. Не понял, что тут странного? Да, прошу
помощи. Видишь ли, в Зеленоборском госпитале для инвалидов войны есть у меня
человечек. Занятнейший человек, друг моего сына. Бывший капитан-пулеметчик.
Так вот, я за ним наблюдаю уже лет пятнадцать, если не больше. А помочь не
могу. У него ранение было. Ну, вроде пустячное - осколками ногу отхватило и
тело посекло. Но главное не в этом... Мне показалось, что тут нужна твоя
консультация. Ты еще занимаешься парапсихологией, гомеопатией и прочими
изысканиями? Да ты не обижайся, милая моя, я ведь советуюсь с тобой. Ну и
ладно! Да, я считаю, что здесь важно создать гармонию в лечении и твоя
чувственная сторона дела помогла бы, наверное. Все испробовали. А может,
придумаешь клин, чтобы вышибить клин? И запомни, дорогая, за этого капитана,
за Оленича Андрея Петровича, буду тебе вовек благодарен!.. Алло, алло! Ты
что, онемела? Женя, Женя! Где ты? Алло, алло! Куда ты пропала? Ага, ну,
наконец! Что с тобой? У тебя голос изменился. Да, Оленич Андрей Петрович!
Конечно, жив. Иначе зачем бы я был здесь? Невероятно! Ты меня потрясла.
Погоди минутку... Профессор прикрыл ладонью телефонную трубку и позвал
Криницкого: - Гордей, иди-ка сюда. Тут, брат, сенсация: бывший военфельдшер
знала Оленича на фронте, вместе с ним воевала. Послушай, что она говорит...
- Знаете, Данила Романович, - продолжала Женя взволнованно, - у меня
такое чувство радости от того, что он жив, - выразить не могу... Скажите, он