"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

рассвета. Боль разламывала голову, стучала в виски. Тяжело припали веки,
словно отлитые из металла, но оранжевая густая сеточка пробивалась сквозь
них, согревала, нежила. Наконец Оленич раскрыл глаза, и его удивила и
поразила необычайная белизна, такая неожиданная, что он не сразу понял, где
находится. Кажется, все знакомо, но все настолько чисто и бело, что
сделалось неузнаваемым: стены и потолки, как первый снег, отливающие
голубизной, и дверь, и скатерть на столике, и даже фарфоровая птичка на
этажерке - незапятнанно белые. В распахнутом окне голубела бестелесная
прозрачность неба. И только красная ягодка калины в клюве птички на этажерке
да лепет листвы за окном разрушали белую безмятежность палаты. И какой-то
внутренний порыв устремил его существо в настежь раскрытое окно, к шуму сада
и голубизне весеннего неба.
"Наверное, так рождается человек", - подумал Андрей, не двигаясь, боясь
нарушить представший ему мир.
Он зажмурил глаза, заболевшие от белой чистоты, и тут же услышал легкое
дыхание, словно чей-то облегченный вздох рядом с собою. И запах! Аромат
ландыша. Он снова раскрыл глаза и увидел возле кровати в белоснежном халате
Людмилу. Склонясь, она читала. Из-под шапочки выбился локон томных густых
волос, насквозь просвеченных солнечным лучом. Солнечный зайчик прял и
золотил прядку. Людмила воспринималась сейчас как сказочное видение, словно
только что приснилась вместе с голосом профессора Колокольникова, и в то же
время ее присутствие наполняло Андрея совершенно реальным чувством
возвращения из тысячелетнего полета или падения в пучину, из бессмысленно
бредового состояния. Там, в той бесконечной тьме, лишь на краткий миг
сверкнула ослепительно яркая точка, что словно трассирующая пуля со звоном
била в лоб, и звук был похож на голос профессора: колодник, колодник,
колодник. Но Колокольников сразу уходил и пропадал, а на тело Оленича
наваливалось какое-то зверье, хватало острыми зубами и вытягивало
бесконечные нити обжигающей боли. Где-то в темном уголке сознания билась
одна отчаянная мысль: присыпало песком. Надо выкарабкаться из песка...
Дышать, дышать, дышать! И когда казалось, что он делает последний глоток,
что уже нечем будет дохнуть, окончательно пришел в себя. Сразу не решился
открыть глаза - он еще не верил, что ожил, что проснулся и что увидит
солнечный свет и зайчика, перебирающего волосы Люды... А действительно, она
здесь, или то было все же видение, часть бредовых, фантастических
сновидений?
- Ты рядом, и я живу, - прошептал он, боясь вспугнуть видение.
Криницкая вздрогнула. Глаза ее всполошились, метнулись навстречу его
взгляду, блеснули. Смуглое лицо немного вытянулось, и волнение проступило
бледностью на впалых щеках.
- Это ты излучаешь такой свет?
- Ты сам приближаешься к свету, когда... когда возвращаешься.
- Откуда?
- Из вечной ночи.
- Долго я там пребывал?
- На этот раз - вечность.
- И ты ожидала моего возвращения?
- Это единственное, чем могу сослужить тебе.
- Но это больше, чем все остальное.
Андрей попробовал было подняться и уже протянул к Людмиле руки, но не