"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

штука, а?
- Во всяком случае, беззаботной жизни тебе не видать. Будешь отныне не
только сам себе господин, но и сам себе слуга.
- Только что об этом размышлял.
- Но ты должен помнить, что после каждого провала в небытие тебе
приходится много сил тратить на преодоление приступа болезни, и у тебя
катастрофически быстро тают жизненные силы. И мне все труднее понимать,
откуда ты черпаешь энергию? Знаю, что это, может, загадка твоей природы, а
может, и твоя волевая энергия. Ты легко расстаешься с госпиталем? Или и
здесь ты себя пересиливаешь, принуждаешь смириться с необходимостью?
- Видишь ли, Гордей... Все годы сознательной жизни я видел мир
поверженный, объятый войною, переполненный людскими страданиями. И ясно, что
хочется увидеть мир возрожденный, мирный... Ведь я его, по сути, и не знаю.
- А нет ли у тебя негативной самооценки? Чувства ущербности,
неполноценности? С этим уходить отсюда нельзя, сам понимаешь, это для тебя
ловушка.
- Ты сначала спросил, легко ли мне решиться покинуть госпиталь. Теперь
спрашиваешь об ущербности, неполноценности... Я привык соразмерять себя со
здоровыми людьми, но не могу соразмерять желаний с возможностями. Приходится
многое подавлять в себе. И я мерзко чувствую себя, словно обманываю тебя и
Люду... Неужели тебе невдомек, что именно это чувство и гонит меня отсюда?
Может, это выход для всех нас...
Гордей от неожиданности даже привстал, потом снова сел на стул и тут же
поднялся:
- Не понимаю. Почему я не задумывался раньше над этим? Наверное потому,
что я привык к тебе и не замечаю твоей инвалидности. И Людмила не замечает.
- А может, вы с Людой снисходительны ко мне?
- Не веришь в нашу искренность? Зря хочешь нас обидеть или оскорбить.
Но я могу понять тебя и твое самочувствие. И Люда понимает, и относится к
тебе более ревностно, чем даже ко мне. И если хочешь, то мы с нею почти
ничем не отличаемся от вас, приписанных к госпиталю на время излечения.
- На всю жизнь.
- Мы тоже здесь - навсегда. И если ты думаешь, что моя теперешняя жизнь
приносит мне удовольствие, то ты жестоко ошибаешься. Я чрезвычайно устаю - и
от общения с вами, и от своего одиночества. Устаю физически и душевно. И я
все время нахожусь на войне. Все эти годы, дни и ночи, - как на передовой, в
полевом медсанбате. И с каждым из вас бросаюсь в атаку. И вместе с Ладыжцем
кричу: "Ребята, не стреляйте! Там же наши дети!" И с Георгием Джакия иду на
таран и пробиваю машину гитлеровского стервятника. И вместе с лейтенантом
Негородним подрываюсь на мине. И меня вместе с комиссаром Белояром каратели
распинают на старой вербе... Чем, чем я отличаюсь от вас?! И у меня все
болит внутри от ваших болей. Ты думаешь, сплю спокойно и вижу сны, когда ты
проваливаешься в беспамятство и я не знаю, выйдешь ли ты из него или
останешься во тьме, в бездне.
- Да, Гордей, ты - один из нас. Но есть одно, что отличает тебя от
меня: ты из тех мужчин, которые только сами могут быть виновными в своем
одиночестве. А у меня как раз наоборот: я не могу стать необходимым
человеком в чьей-то судьбе, а только обузой. Вот сказал Колокольников, что
моя болезнь и на него надела кандалы и вроде бы сковала нас с ним одной
цепью. Но я не хочу быть подобными кандалами для женщины, даже если она и