"Линкольн Стеффенс "Мальчик на коне" [H]" - читать интересную книгу автора

я не давал ему. Мне хотелось проехаться.
- Что с тобой? - сердито спросил он. - Отчего ты плачешь? Тебе что, не
нравится лошадь? Да это прекрасная лошадка. Я её давно знаю. Она отлично
сторожит скот, сама его водит.
Я его почти не слышал, мне так не терпелось, но он настаивал. Он
подтянул стремена, и затем, наконец-то, я медленно поехал прочь шагом,
такой счастливый, такой взволнованный, что почти не соображал, что же со
мной делается. Я не оглядывался на дом, на того человека, а поехал по
улице, разглядывая всё сразу:
уздечку, длинную гриву пони, тиснёное кожаное седло. Никогда ещё я не
видел ничего такого красивого. И моё! Я собирался проехать мимо дома мисс
Кей. Но тут заметил на луке седла какие-то пятна вроде капель дождя,
повернул и поехал домой, но не к самому дому, а в конюшню. А там уже
собралась вся семья: отец, мать, сестры, они все так переживали за меня,
такие теперь счастливые. Они привели в порядок все принадлежности моей
новой профессии: попоны, скребок, щетку, вилы, всё, и на сеновале даже
было сено.
- И чего это ты так быстро вернулся? - спросил кто-то. - Почему не
покатался ещё?
Я показал на пятна. - Мне не хотелось, чтобы дождь замочил моё новое
седло, - ответил я. А отец расхохотался. - Да дождя совсем нет, -
воскликнул он. - Это вовсе не капли дождя.
- Да ведь это слёзы, - вскричала мать и так посмотрела на отца, что тот
тут же ушёл в дом. Что ещё хуже, мать предложила вытереть мне слёзы,
которые всё ещё текли у меня по щекам. Я глянул на неё так, как она
смотрела на отца, и она направилась вслед за ним, утирая слёзы уже себе.
Сёстры остались со мной, мы вместе расседлали пони, повесили уздечку,
отвели его в стойло, привязали и накормили. И тут в самом деле начался
дождь, так что до конца этого памятного дня мы все чистили и чесали моего
пони. Девочки трепали ему гриву, чёлку и хвост, а я наворачивал ему вилами
сено, чесал и чистил его, чистил и чесал. Для разнообразия мы выводили его
на водопой, водили его взад и вперёд, накрытого попоной как скаковая
лошадь, мы это проделывали по очереди. Но высшим, поистине неисчерпаемым
удовольствием было чистить его. Когда мы с неохотой пошли на
рождественский обед, ото всех нас пахло кониной, и сёстрам пришлось вымыть
и руки и лицо. То же предложили и мне, но я не захотел. Тогда мать подвела
меня к зеркалу, и я быстренько помылся. На щеках у меня были запёкшиеся
грязные полосы от слёз, которые тянулись до самого рта. Смыв этот позор, я
стал уплетать обед, и по мере того, как ел, я становился всё голоднее и
голоднее. Я ничего не ел до сих пор в этот день, и наевшись фаршированной
индюшатины, пирогов с клюквой, фруктов и орехов, я так растолстел, что
даже захохотал. Мать говорила, что время от времени я всхлипывал и икал,
но я уже и смеялся. Я стал разглядывать подарки сестёр и радоваться вместе
с ними до тех пор, пока ... мне не понадобилось пойти поухаживать за пони,
который в самом деле был там: обещание, начало счастливой двойной жизни. И
... я пошёл убедиться в том, что... и седло, и уздечка на месте.
Но то Рождество, которое отец так тщательно спланировал, было ли оно
лучшим или худшим, я так и не знал. Он часто спрашивал меня об этом, но
мальчиком я так и не смог ответить. Теперь же я думаю, что оно было и тем,
и другим вместе.