"Александр Стеклянников. Чья-то жизнь... ("Предназначение" #3)" - читать интересную книгу автора

более сотни шагов от моего тела. Мда..! Здесь, стало быть, мне не рады. Я не
люблю насилие, но верю в удачу. И поэтому не паникую, слыша приближающийся
топот и остро режущие слух звуки чужой речи. Сейчас во мне снова проснется
слово. Кроме удачи есть еще кое-что. Я доверяюсь своей путеводной звезде,
тому, что она меня выведет, кривая то есть, хотя все обстоятельства, всё
окружение говорят об обратном. Я никогда не дождусь момента перехода, я не в
силах более терпеть. Неловко вскочив, вытаращив глаза, жду приближения
новоявленных врагов. Страшно, господи, страшно! Да не впервой.
"Слово", - кричу я ближайшему из воев, указываю рукой ему за спину, -
"Слово!" - обвожу широким жестом пространства холмов, лесов, оспину замка,
окруженного рвом. "Слово...", - и вижу слово, оно проносится мимо меня,
обдав горячим дыханием колени, и переходит во власть чужих умов. Как
хотелось бы сейчас лечь, расслабиться, наблюдая сверхъестественную работу
чего-то непостижимого, но близкого и родного. Мы забываем, что слово несет
вовне нашу жизнь, расцвечивается нашей натурой. Что, выпуская в мир слово,
нужно его оживлять, индуцировать сердечный ток, как это сейчас проделал я.
Натягивая фибры душевной плоти и слегка касаясь их, вызывать к жизни
неслышимые ухом тона артериальных струн, что не звуком полнятся, и не
разумом понимаются. Бессердечного человека легко узнать по словам его.
Разговоры его утомляют, как и само присутствие его. Хочется поскорее
дослушать начатую им фразу и, извинившись, выйти вон (что-то такое я помню,
но где, когда и, главное, зачем..?). Сердечный человек льет слово свое прямо
собеседнику в глаза, в грудь, мягко и уступчиво, а, бывает, и мощно и
искристо; но всегда это вызывает живой отклик у слушателя, желание слушать и
слушать не переставая. Рождается улыбка, взгляд теплеет, движения
приобретают точность, быстроту, обтекаемость; и человек желает жить и
передать желание сие другому. Иногда в существо входит то, что называют
окрыленностью; и ты уже летишь, как будто тело просыпается... О, да; а оно
знает, знает лучше всех других частей тебя, что значит жизнь. Оно трепещет
силой солнца. Оно уже не органическое варево веществ, но сгусток меткости.
Невиданного, цельного, тугого столба потоков силы проводник. Само как столб,
колонна прозрачности; прохлады слитной, плавного кружения частиц
манифестация. Это тело уже как золотой змей, гибкое и нерушимое... Что может
сделать слово, когда оно есть выразитель сущности натуры, а не всего лишь
рефлексивная интерпретация захваченных где-то и кое-как переваренных
отрывков чужих мыслительных потоков, вычитанных истин тень пустая! Как оно
могуче, когда его звучание есть колебание твоих глубинных тайных нот..,
когда ты просто... живешь тем, о чем говоришь. И голос не отрывисто и резко
падает вовне, не попадая в такт дыханию природы, но медленно и верно течет,
как река густого меда с сияющими вкраплениями серебра и золота в своей
теплой монолитной массе, не оставляя места вздору, творя покой и радость
созидая, даря предметам смысл бытия.
И... что? Когда я вижу то, что описать не в силах, оно теряется и
погружает ум в болото бессилия. Но я верю слову, а оно, непостижимым образом
превратившись из владыки меня в верного подданного, творит безумие, а люди
подчиняются. Ах, если бы только люди... Погруженный в толпу слов, окруженный
и ведомый ими, чьи суровые лица становятся сначала никакими, потом мягкими,
словно воск, я вхожу на опущенный мост, миную арку ворот, с тяжелым
скрежетом, завершенным гулким ударом о землю, отделивших меня от мира вовне,
и сознаю, что капли масляного света, льющегося с небес, лишь грезятся