"Стендаль "Жизнь Наполеона"." - читать интересную книгу автора

управления Камбасереса, а военного - князя Экмюльского, можно
было наладить дело. Ней или Гувьон-Сен-Сир в Митаве и Риге могли
каждый месяц посылать одного - двух курьеров, да и сам Наполеон
мог побывать в Париже, так как русская армия в России в
продолжение трех месяцев была бы обречена на бездействие. При
тамошних жестоких морозах человек может уцелеть только в том
случае, если он десять часов в день проводит у печки; русская
армия прибыла в Вильну не в лучшем виде, чем наша.
Из трех возможных планов выбрали наихудший; по еще хуже было то,
что его выполнили самым нелепым образом, потому что Наполеон уже
не был тем полководцем, который предводительствовал армией в
Египте.
Дисциплина в армии расшаталась до грабежей, которые поневоле
пришлось разрешить солдатам в Москве, раз их не снабжали
продовольствием. Ничто, при характере французов, не является
столь опасным, как отступление, а при опасности более всего
необходима дисциплина, иначе говоря - сила.
Следовало в пространном воззвании объявить армии, что ее ведут в
Смоленск; что за двадцать пять дней ей придется пройти девяносто
три лье, что каждый солдат получит по две бараньих шкуры, по
подкове, по два десятка гвоздей и по четыре сухаря; что на каждый
полк можно дать не более шести повозок и ста вьючных лошадей;
наконец, что в продолжение двадцати пяти дней всякий акт
неповиновения будет караться смертной казнью. Всем полковникам и
генералам должно было быть предоставлено право выносить при
участии двух офицеров смертные приговоры солдатам, уличенным в
мародерстве и неповиновении, и немедленно расстреливать виновных.

Следовало подготовить армию к походу достаточным питанием в
течение недели и раздать немного вина и сахару. По пути из
Витебска в Москву солдатам пришлось сильно голодать, так как
из-за недостаточной распорядительности интендантство умудрилось
остаться в Польше без хлеба.
Наконец, приняв все эти меры, следовало возвратиться в Смоленск,
по возможности уклоняясь от той опустошенной во время продвижения
к Москве дороги, на которой русские сожгли все города: Можайск,
Гжатск, Вязьму, Дорогобуж и т. д.
По всем этим пунктам поступили как раз обратно тону, что
предписывалось благоразумием. Наполеон, уже не решавшийся
приговорить к расстрелу хотя бы одного солдата, тщательно избегал
всякого напоминания о дисциплине. На обратном пути из Москвы в
Смоленск впереди армии шло тридцать тысяч трусов, притворявшихся
больными, а на самом деле превосходно себя чувствовавших в
течение первых десяти дней. Все, что эти люди не съедали сами,
они выбрасывали или сжигали. Солдат, верный своему знамени,
оказывался в дураках. А так как французу это ненавистнее всего,
то вскоре под ружьем остались одни только солдаты героического
склада или же простофили.
Во время отступления солдаты неоднократно говорили мне (хотя я не
могу этому поверить, так как не видел такого приказа), что князь