"Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский. Домик на Волге (Повестть про народовольцев) [И]" - читать интересную книгу автора

рассказала ей все начистоту, как-то сам собою стушевался. Статочное ли
дело, чтоб друг Вани и такой приличный молодой человек, с такими хорошими
манерами, вдруг прыгал с поезда и бегал от каких-то полицейских, точно
разбойник придорожный? Дочка, наверное, подшутила над ней, старухой. А то,
может, гость подшутил над Катей, а та по простоте и поверила.
Владимир стал ей дорогим гостем, которого она не знала куда посадить,
чем попотчевать. После завтрака он заговорил, что ему нужно уехать, и
спросил, где бы достать подводу. Прозорова замахала руками.
- Что вы, батюшка, обидеть нас хотите? - сказала она. - Ничего почитай
нам не рассказали и уж уезжать собираетесь! Поживите. Когда еще такого
гостя дождемся?
- В самом деле, Владимир Петрович, чего вам спешить? - сдержанно
присоединилась к ней Катя.
Этого полужелания было достаточно, чтобы заставить его тотчас же
согласиться. Почему в самом деле не остаться несколько дней с этой милой
девушкой и не попытаться завербовать ее? Так, по крайней мере, он старался
объяснить себе самому то удовольствие, с каким он принял приглашение.
Он водворился во флигельке и первые три дня был совершенно счастлив. За
столом он разговаривал с матерью о сыне, припоминая все подробности, какие
мог, о его петербургской жизни. Потом он уходил к себе и читал что
попадалось под руку, а больше прислушивался, не раздастся ли по песку
дорожки знакомый звук легких шагов. Катя в первый день была за него в
большой тревоге. Она несколько раз забегала к нему на минутку, как будто
чтобы удостовериться, цел ли он, не унесли ли его жандармы в трубу. Потом
она успокоилась и заходила к нему запросто, иногда приносила с собой
вышивание и тогда засиживалась подолгу. Она привыкла к деревенской
простоте и, после того как узнала о дружбе Владимира с братом, перестала
его дичиться и держала себя с ним как с обыкновенным хорошим знакомым. Они
много говорили о брате, и Владимиру не нужно было напрягать память, чтобы
говорить с нею на эту тему. Ей он мог рассказывать о той стороне жизни
брата, которая была у них общей и которую одну он хорошо знал: о его
взглядах, убеждениях и деятельности, о чем нужно было умалчивать при
матери. Потом разговор незаметно переходил к ней самой.
- Мы были очень дружны с Иваном,- сказан он ей раз после обеда, -
удивляюсь, как это он мне о вас никогда не говорил?
- Чего ж ему было обо мне говорить? - сказала она, не поднимая головы
от вышивания. - Он знал, что из меня ничего не выйдет.
- То есть он это думал, - Владимир поправил ее. - Я всегда замечал, что
родные хуже всего умеют ценить друг друга.
Катя улыбнулась.
- Вы думаете? - сказала она, поднимая на него смеющиеся глаза. - А я
так думаю, что Ваня знал меня отлично. Я у него почти на руках выросла.
После отца я ведь совсем маленькой осталась. Конечно, он знал меня, и то,
что он обо мне думал, - правда.
- Если вы так говорите, значит, вы сами себя не знаете, - сказал
Владимир просто и искренно. - Посудите сами: что вы сделали для меня, чем
рисковали для меня, чужого, неизвестного вам человека! А тут вокруг вас
томится и страдает народ, который вы знаете и, я уверен, любите. Как же я
могу поверить, чтобы вы не хотели ему помочь?
- Да, я часто хожу на деревню и люблю здешний народ. Это правда, -