"Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский. Домик на Волге (Повестть про народовольцев) [И]" - читать интересную книгу автора

Мелкие, чрезвычайно подвижные черты небольшого лица с высоким, немного
стиснутым на висках лбом, какие бывают у музыкантов; гладкая, чисто
женская шея и тонкие, белые руки с длинными правильными пальцами - все
обличало натуру нервную, порывистую, страстную, отвечающую скорее
представлению об артисте, чем о бойце. Такие физиономии попадаются нередко
между русскими так называемыми "нигилистами" и притом далеко не всегда
среди людей умеренных фракций, скорее наоборот. Общее впечатление
нервности и какой-то женственности дополнялось парою красивых серых глаз,
которые то потухали под длинными ресницами, то вспыхивали каким-то жгучим
блеском. Эти глаза не ручались за упорство и постоянство воли, но они
обнаруживали способность к огромной мгновенной энергии, которой отличаются
очень нервные люди.
Молодой человек стукнул каблуком об землю, чтобы испытать крепость сна
своего стража, и устремил на него свои жгучие серые глаза. Под влиянием
этого упорного взгляда жандарм зашевелился во сне. Молодой арестант быстро
отвел от него опасный взгляд и, дав ему успокоиться, подошел к своему
окошку.
Времени терять было нечего. Еще час езды - и перед ним раскроется
черная пасть тюрьмы, откуда ему, быть может, вовеки не выбраться на свет
божий.
Он попался под чужой фамилией. Полиция не подозревала, кто он. Но в
тюрьме, куда его везли, сидел предатель Харин, когда-то его товарищ,
который тотчас его узнает, и тогда его песенка будет спета. План его был
столь же простым, как и отчаянным: выброситься из вагона на всем ходу и,
если он не расшибется насмерть и не переломает себе ног, добраться до
города, укрыться, переждать первую горячку погони и затем вернуться в
Петербург. По счастью, ему удалось скрыть от глупой уездной полиции все
свои деньги, которые остались зашитыми у него в платье.
Обе дверцы были заперты, он это знал. Но окно было для него достаточно
широко. Он спустил стекло.
Шум и грохот поезда ворвался в вагон вместе с струей свежего воздуха.
Оба жандарма не пошевельнулись. Молодой человек высунул голову и стал
всматриваться вперед в темноту. Верхушки кустов замелькали у него перед
глазами. Поезд несся по молодой ореховой поросли, пересыпанной кое-где
темными кустами сорной травы, из-под которых виднелась белесоватая
песчаная ючва.
"Как раз подходим", - подумал он.
Но когда он опустил голову и взглянул прямо под поезд, то пришел в
ужас. Быстро уплывавшая спереди почва здесь неслась с одуряющей быстротой.
Камни, шпалы - все сливалось в один непрерывный, бешеный, смертоносный
поток. В его расстроенном долгой бессонницей мозгу живо встала картина, в
которой он видел себя самого разбитого, растерзанного в клочья этими
сучьями, бревнами, камнями. Вздох, похожий на стон, вырвался у него из
груди: слабое тело сопротивлялось и малодушно молило о пощаде.
Но это продолжалось только минуту.
- Теперь или никогда! - проговорил он и, встав на подушку сиденья, он
скользнул на окно, свесивши обе ноги наружу.
- Ну, держи... А ты его... Лови! - раздалось вдруг за его спиной.
Он с ужасом оглянулся, - то говорил спросонья жандарм под влиянием
какого-то смутного ощущения действительности.