"Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский. Подпольная Россия " - читать интересную книгу автора

демонстрация на Казанской площади, имевшая такой трагический исход, и,
наконец, одесская демонстрация в день осуждения Ковальского, бывшая
настоящим сражением с убитыми и ранеными с обеих сторон и сотнями арестов
на другой день. Нетрудно было понять, что по этому пути далеко не уйдешь.
Силы революционеров и правительства были так страшно неравны, что подобные
демонстрации не могли привести ни к чему, кроме добровольного принесения в
жертву императорскому Молоху цвета русской молодежи.
В России городская революция или даже сколько-нибудь значительное
восстание представляют совершенно исключительные трудности. В наших городах
сосредоточена лишь очень ничтожная доля всего населения страны, да и три
четверти этих городов не более как большие села, отстоящие друг от друга на
сотни верст. Города в собственном смысле этого слова, с 40-50 тысячами
жителей, заключают в себе каких-нибудь четыре процента населения, то есть
около четырех миллионов. И правительству, располагающему военными силами
целого государства, нет ничего легче, как превратить пять или шесть главных
городов России, где только и мыслимо какое-нибудь движение, в настоящие
военные лагери, что уже и сделано в действительности.
Это соображение всегда нужно иметь в виду, чтобы понять причины всего,
что произошло дальше.
Демонстрации всякого рода были оставлены: с 1878 года они окончательно
исчезают.
Но уже и за этот период в типе революционера произошла значительная
перемена. Он уже перестал быть тем, чем был пять лет тому назад. Он не
успел еще заявить о себе каким-либо подвигом, достойным истинного бойца,
но, постоянно размышляя в этом направлении, вечно твердя себе одно и то же,
- что пуля действительнее слов, питая изо дня в день в своей душе кровавые
замыслы, он не мог не поддаться влиянию собственных слов и мыслей, не мог
не окраситься от них, не затвердеть, не революционизироваться сам: таково
свойство человека. А правительство делало тем временем все от него
зависевшее, чтобы ускорить процесс этого превращения недавнего еще
мечтателя в человека дела.
Аресты производились по малейшему подозрению. Какого-нибудь адреса,
письма от приятеля, ушедшего "в народ", показания, вымученного от
двенадцатилетнего мальчугана, который от испуга не знал, что отвечать на
допросе, было достаточно, чтобы бросить человека в тюрьму и томить его годы
в ужасном одиночном заключении. Стоит только припомнить, что за время
предварительного следствия по "делу 193-х", которое тянулось четыре года,
число самоубийств, случаев умопомешательства и смерти между политическими
заключенными достигло громадной цифры 75. Приговоры суда особого
присутствия, который был послушным орудием в руках правительства, были
безобразно жестоки. Люди приговаривались на десять, двенадцать, пятнадцать
лет каторжных работ за несколько революционных разговоров с кучкой рабочих,
за прочитанную или данную для прочтения книжку. Таким образом, то самое,
что делается совершенно свободно в любом западноевропейском государстве, у
нас наказывалось наравне с убийством. Но, не удовлетворяясь этими
зверствами, облеченными в юридическую форму, правительство еще более
увеличивало страдания политических заключенных путем подлых секретных
предписаний. До чего невыносимо было их положение, можно судить по тому,
что в харьковской центральной тюрьме - этом "доме ужасов" - произошло
несколько "бунтов", затеянных ими исключительно с тою целью, чтобы добиться