"Даниэла Стил. Начать сначала " - читать интересную книгу автора

во всем, и Джордж тоже был из другого лагеря. Он убеждал Пакстон понять
мать, вести себя "прилично", быть рассудительней и помнить, кто она такая.
Это ее окончательно ставило в тупик. "Кто она такая"? Кого ей слушать: свое
сердце или их убеждения? В глубине души у нее не было сомнений. Она знала,
что отцовская безграничная любовь к миру - единственный приемлемый путь и
для нее тоже. К тому времени, когда Джордж закончил стажировку в "Грейд
мемориал", Пакси исполнилось шестнадцать и она решила уехать на Север, чтобы
поступить в Рэдклифф.
Мать хотела, чтобы она поступала в школу Агнесс Скотт, или Мэри
Болдоуин, или в "Сладкий шиповник", где училась сама, или, в крайнем случае,
к Брин Мавр. Желание Пакстон поступить в Рэдклифф казалось ей просто
смешным:
- Чего ради тебе ехать в северные школы? Здесь у нас есть все, что
нужно. Посмотри на своего брата. Он мог поступить в любую школу страны, но
остался здесь, в Джорджии.
При этих словах Пакстон чувствовала приступ клаустрофобии. Она желала
вырваться из круга знакомых матери, их идей, рассуждений об "ужасах
десегрегации". Проблема гражданских прав - вот что волновало Пакстон, и она
обсуждала это с друзьями в школе и вполголоса с Квинни на кухне. Няня
придерживалась старых взглядов, считала, что черные должны оставаться там,
откуда они родом. Мысль о смешении и уравнивании в правах белых и черных
пугала Квинни, только ее дети или внуки могли думать об изменениях в этой
области. Пакстон доказывала, что понятия, внушенные ей с самого детства,
были не правильными, и писала о реформе в школьных сочинениях.
Отец разделил бы ее убеждения. Пакстон старалась не говорить на эту
тему с родными, но осенью ей пришлось выбирать колледж. Она написала в
полдюжины северных школ и в две в Калифорнии: Вассар, Веллесли, Рэдклифф,
Смит, Вест, Станфорд и Беркли. Она не хотела учиться в школе для девочек,
Рэдклифф был ее настоящей мечтой. Она обратилась в западные школы, потому
что разум подсказывал сделать это. Но в конце концов, чтобы успокоить мать,
написала и в "Сладкий шиповник". Подруги матери постоянно говорили, как
будет хорошо, когда она поступит туда, - будто вопрос о ее поступлении давно
уже был решен.
Сейчас она не могла об этом думать. Взгляд упал на часы.
Было всего два часа - полчаса прошло с тех пор, как стреляли в
президента Кеннеди, и десять минут, как они смотрят телевизор в ожидании
новостей, пока весь народ молится, а его семья чувствует то, что Пакстон
испытывала шесть лет назад.
В 2.01 Уолтер Кронкайт посмотрел прямо в камеру и с искаженным лицом
сказал американцам, что президент умер. По маленькой комнатке в школе в
Саванне сначала пронесся глухой вздох, а потом рыдания. Плакали все; учителя
и ученики, обнявшись, бессвязно спрашивали друг друга, как это могло
произойти. Уолтер Кронкайт продолжал вести передачу и брал интервью у
врачей. Пакстон показалось, что она словно погружается в воду: все вокруг
замедлялось и отдалялось - плачущие люди, экран телевизора. Она
почувствовала на щеке слезу, потом возникло ощущение духоты, как если бы
кто-то выкачал весь воздух, и теперь она никак не могла глубоко вдохнуть.
Боль и тоска навалились на нее - она как будто снова теряла отца. Ему было
пятьдесят семь. Джону Кеннеди всего сорок шесть, оба ушли в расцвете сил,
полные идей и жажды жизни, у обоих были семьи и по двое детей, очень их