"Илья Стогоff. Революция сейчас!" - читать интересную книгу автора

дело об отчислении ее из вуза.
Во время зимних каникул 1998 года Мария ездила в Москву на концерт
английской панк-группы "The Exploited". Вернувшись в Краснодар, она решает
провести студенческий митинг против произвола милиции и ультраправых в
Университете. По городу расклеиваются листовки. Однако в назначенный день с
раннего утра к месту акции были стянуты подразделения ОМОНа. Всех
появляющихся там молодых людей подозрительной внешности задерживают.
В милицию попадает и Мария. Уже тогда допрашивавший ее милицейский чин
размахивал у нее перед глазами папкой с "досье" на нее, показывал отчеты о
ее посещении Москвы, о ее контактах со столичными анархистами и
радикальными экологами, о том, где она останавливалась.
Вскоре после этого процесс ее исключения из Университета начинается
заново. Всплывают документы о том, что ей неверно поставили оценку за
вступительное сочинение, и, таким образом, она не может считаться
поступившей.
Мария понимает, что нормально учиться на Кубани ей не дадут. В начале
лета 1998 года она уезжает в Чехию. Друзьям она сказала, что уезжает года
на два-три. Однако осенью того же года возвращается в Россию вместе с
приятелем, чешским анархистом Яном Мусилом.
К этому времени ей исполнился только двадцать один год. Заехав в
Краснодар навестить знакомых, она собиралась затем вернуться в Иркутск, к
родителям. Там она планировала поступить учиться и начать выпускать журнал,
посвященный панк-року. Однако 28 ноября ее арестовывают и помещают в СИЗО
УФСБ Краснодарского края.
О том, как провела пять месяцев заключения там Мария Рандина, можно
судить по дневнику, который она сумела передать на волю. То, что удалось
получить ее товарищам, относится к февралю-марту 1999 года. Апрельская
тетрадка была найдена у нее в камере при обыске накануне освобождения и
продлила срок пребывания в СИЗО еще на две недели.

...Противно: пачкаю бумагу одной тоской. К тому же во мне ее от этого
меньше не становится. Мы с соседкой пожевали кислого хлеба. Я - с солью.
Она - доела последние кусочки сала. Запили теплым подслащенным чаем.
Закурили туго забитую "Приму", отломив кусочки от бракованной макаронины.
- Вот и воскресенье прошло... - промурчала соседка.
Хотя оно не прошло и наполовину: только ужин. Впереди еще вечер и
полночи попыток забыться. Но она считает концом суток тот час, за которым
уже ничего не произойдет.
А что может произойти? Все события - баня в четверг, следователь раз в
две-три недели, редкие передачки: на двоих - три за два месяца... Да, еще
три раза в неделю газеты. Новый год, Рождество и день рождения соседки
протекли в той же вязко-тягучей пустоте.
Соседка моя лежит на животе, спрятав руки под себя, отвернувшись лицом
к заделанной в стену батарее, и вздыхает. Читая газеты, она материт власть
имущих за то, что они "нахапали", "пооткрывали счета в швейцарских банках".
Она сидит уже третий раз (воровство, торговля наркотиками...) и яростно
негодует, если прочитает в газете о насильниках и убийцах. Возмущается, что
им мало дают. По ночам ей снится, что она ворует и ест вкусную еду.
Я стараюсь быть к ней снисходительной. Хотя чувствую, что где-то в
уголке сознания ждет своего часа месть за то унижение, когда я прошу у нее