"Брем Стокер. Скорбь сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) [F]" - читать интересную книгу автора

карьеры с ним будут обращаться как с парией общества. Никому он не нужен,
все презирают его. Его стремления осмеяны, его рукописи возвращаются ему
непрочитанными, и о нем меньше заботятся, чем об осужденном убийце в
тюрьме. Убийца по крайней мере одет и накормлен, почтенный священник
навещает его, а его тюремщик иногда не прочь даже сыграть с ним в карты.
Но человек, одаренный оригинальными мыслями и способный выражать их,
считается худшим из преступников, и его, если б могли, затолкали бы до
смерти.
Я переносил в угрюмом молчании и пытки, и удары, и продолжал жить -
не из любви к жизни, но единственно потому, что презирал трусость
самоуничтожения. Я был еще слишком молод, чтоб легко расстаться с
надеждой. У меня была смутная идея, что и мой черед настанет, что вечно
вращающееся колесо фортуны в один прекрасный день поднимет меня, как
теперь понижает, оставляя мне лишь возможность для продолжения
существования, - это было прозябание и больше ничего. Наконец я получил
работу в одном хорошо известном литературном издании. Тридцать романов в
неделю присылались мне для критики. Я приобрел привычку рассеянно
пробегать восемь или десять из них и писал столбец громовых ругательств,
интересуясь только этими, так случайно выбранными; остальные же оставались
без внимания. Такой образ действий оказался удачным, и я поступал так
некоторое время, чтобы понравиться моему редактору, который платил мне
щедрый гонорар в пятнадцать шиллингов за мой еженедельный труд.
Но однажды, вняв голосу совести, я изменил тактику и горячо похвалил
работу, которая была и оригинальна, и прекрасна. Автор ее оказался врагом
журнала, где я работал. Результатом моей хвалебной рецензии произведения
ненавистного субъекта было то, что личная злоба издателя взяла верх над
добросовестностью, и я лишился заработка. После этого мне пришлось влачить
бедственную жизнь наемного писателя, живя обещаниями, которые никогда не
выполняются, пока, как я сказал, в начале января, в разгар лютой зимы, я
не очутился буквально без гроша, лицом к лицу с голодной смертью, задолжав
месячную плату за свою убогую квартирку, которую я занимал на одной из
глухих улиц, недалеко от Британского музея.
Целый день я бродил из одной газетной редакции в другую, ища работу и
не находя ее. Все места были заняты. Так же безуспешно пробовал я
представить свою рукопись, но "лекторы" в редакциях нашли ее особенно
бездарной. Большинство из этих "лекторов", как я узнал, были сами
романисты, которые в свободное время прочитывали чужие произведения и
произносили свой приговор. Я никогда не мог найти справедливости в такой
системе. Мне кажется, что это - просто-напросто покровительство
посредственности и подавление оригинальности. Романист "лектор", который
добивается места в литературе для самого себя, естественно, скорее одобрит
заурядную работу, чем ту, которая могла бы оказаться выше его собственной.
Хороша или дурна эта система, но для меня и для моего литературного детища
она была вредна.
Последний редактор, к которому я обратился, по-видимому, был добрый
человек; он смотрел на мое потертое платье и изнуренное лицо с некоторым
состраданием.
- Мне очень жаль, - сказал он, - но мои "лекторы" единогласно
отвергли вашу работу. Мне кажется, вы слишком серьезны и резко ратуете
против общества. Это непрактично. Не следует никогда осуждать общество: