"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

головой, побарабанил пальцами по стопке картонных папок. Поинтересовался, не
поднимая глаз: - А что там ваша Сергеева, на пенсию не собирается? - Тут же
безнадежно махнул рукой. - Нет, эта будет работать до последнего
издыхания... А Горицвет ваш, прости, ещё не решил отъехать?

- Куда отъехать?

- Куда-куда? Куда они отъезжают? - Добавил через секунду, которая
приобрела неожиданный смысл. - Это для всех было бы идеальным выходом...

Он опять тихо побарабанил кончиками пальцев по стопке и без всякой
видимой связи с предшествующей темой беседы, стал участливо расспрашивать,
как вообще обстоят дела? Что у вас на кафедре происходит новенького? Почему
Бизон, хотя его известили, не явился на последний Ученый совет? Закончена ли
начатая ещё в прошлом месяце инвентаризация? Пожаловался: видишь, чем теперь
приходится заниматься? Вскользь заметил, что неприятностей в последнее время
вообще слишком много. Вот, например, есть у нас ещё кое-где такая порочная
практика, когда куратор, призванный, как ты понимаешь, воспитывать и
направлять молодежь, без зазрения совести ставит на студенческой работе свою
фамилию. Тревожная, надо сказать, практика. Недавно поступили с факультетов
кое-какие сигналы. Мы, разумеется, без внимания не оставляем, принимаются
меры...

Пауза возникла такая, что зазвенело в ушах.

Наконец он сказал:

- Я бы не хотел никакого скандала...

А Бучагин пожал плечами и, будто волк, показал крепкие зубы.

- Зачем нам скандал? Увидишь: никакого скандала не будет...

Все обошлось действительно без скандала. Под диктовку Бучагина он
написал заявление и далее заработала невидимая машина. Через неделю стало
известно, что Горицвета вызвали в ректорат на комиссию, а ещё через две что
он увольняется по собственному желанию. Не было даже никаких мучительных
объяснений. Вернувшись с комиссии, Горицвет просто перестал его замечать,
обходил в коридоре, будто неодушевленный предмет, а потом и вовсе исчез,
словно сдуло его невидимым сильным ветром. Правда, ощущался теперь некоторый
холодок отношений. То и дело он чувствовал на себе внимательные осторожные
взгляды. Его изучали, будто редкое и, видимо, опасное насекомое. У девочек в
деканате от любопытства расширялись глаза, Бизон стал здороваться с ним
подчеркнуто официально, а на скромную вечеринку, связанную с годовщиной
кафедры, его не позвали.

Впрочем, его самого это не слишком пугало. У него как раз в это время
вышли ещё две довольно объемных статьи, причем одна, что немаловажно, в
солидном московском журнале, на ближайшей межвузовской конференции он
сделал, в сопоставлении с остальными, весьма обширный доклад, а в газетной