"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

передовице, подписанной все тем же неутомимым Бучагиным, он был назван
"одним из наших самых талантливых молодых ученых". Это искупало все странные
взгляды, всю настоящую и будущую неприязнь. Диплом он защитил при гробовом
молчании кафедры, предыдущие выпускные экзамены сдал без каких-либо
затруднений, характеристика у него была такая, что не подкопаешься, а
поскольку он уже три года числился на кафедре лаборантом, перевод на ставку
сотрудника был осуществлен просто приказом.

По наследству ему досталась восьмиметровая комната Горицвета. Он сам
выскреб оттуда накопившуюся за долгие годы грязь, покрасил стены и потолок
светлой водоэмульсионной краской, трижды протер жесткой щеткой тусклый
линолеум. Комната в результате засверкала, как новенькая. По левую руку
встали теперь холодильник и два металлических автоклава, а по правую
зеленели свежей водой аквариумы на стеллажах. Поблескивали колбочки и
мензурки в эмалевом лабораторном шкафчике, шипел аэратор, выталкивая из себя
пузырьки сжатого воздуха, мутная белковая взвесь переливалась в
подогреваемом инкубаторе. Все шло именно так, как было спланировано. И даже
Бизон, который, обозревая это великолепие, вскользь обронил: Вы безжалостны.
Нельзя ради своего дела топтать людей, - не сумел испортить ему праздничного
настроения. В конце концов, что теперь Бизон мог сделать? Сделать что-либо
он мог только сам. Он это знал, и он также знал, что преодолеет в будущем
любые препятствия.

Теперь можно было двигаться дальше. К тому времени он уже выработал для
себя определенный рабочий режим. Он вставал по звонку будильника ежедневно
без четверти шесть и, пока умывался и чистил зубы, повторял намеченную на
сегодня порцию английского языка. Он называл по-английски каждую вещь,
которую только видел в квартире, каждый предмет, каждое непроизвольно
всплывающее в сознании слово. Любое действие, совершенное им, немедленно
прогонялось по всем грамматическим временам. "Я чищу зубы. Я уже почистил
зубы. Я не буду чистить зубы сегодня". Фразы ветвились и постепенно
сливались в текст, который можно было использовать. Он называл этот вид
обучения "английский на кухне". Метод был мощный и позволял без особых
хлопот наращивать словарный запас.

От завтрака по утрам он уже давно отказался. Выяснилось, что всю первую
половину дня он вполне может не есть. Это экономило минут тридцать-сорок
драгоценного времени. А пока на метро и троллейбусе он неторопливо ехал к
Университету, то не обращая внимания на толкучку, планировал предстоящий
день. Он уже знал: с утра не спланируешь - время уйдет сквозь пальцы. На
работу он теперь приходил каждый день ровно в восемь утра. Снимал куртку,
натягивал белый халат, подворачивал, чтобы не мешали, манжеты. После этого
твердой рукой запирал кабинет изнутри. Нечего, знаете ли, то и дело
заглядывать "на минутку". Если кому-нибудь действительно нужно - пускай
стучат. Вкалывал он с восьми до двенадцати, это было самое продуктивное
время. Потом быстро завтракал, пока в столовую ещё не хлынул поток
посетителей. Далее снова работа - без перерывов, до шести вечера. И затем -
ещё два часа, в основном подводя итоги. К десяти он, как правило, уже
находился дома. А за полчаса перед сном успевал пролистать пару реферативных
журналов.