"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

поставили шину высоковольтного напряжения, когда были согласованы между
собою цепи различных частей, и когда техники наконец ушли, пряча под
ватниками две бутыли со спиртом, вдруг образовалась картина, которую он
некогда себе представлял: ученый в белом халате, задумчиво согнувшийся у
прибора, распахнутое солнечное окно, поблескивающие из шкафчика чистые
колбочки и мензурки. Медленный счастливый озноб проник в горло. Сердце
споткнулось и вдруг застучало, как мощная паровая машина. Он был вынужден
сесть и, чтоб успокоиться, сделать пару глубоких вдохов. Сомнений не было:
он тогда, над раскрытой книгой, видел именно эту комнату. Он даже не пытался
понять, как такое возможно. Это было возможно, и данного факта ему было
вполне достаточно. Значит, он не вслепую работал все эти годы.

- Не вслепую, - сказал он себе тревожным свистящим шепотом.

Темно-зеленая овальная кнопка маячила перед глазами. Он нажал на нее, и
"Бажена" величественно загудела, разогреваясь. Секунд десять она как бы
прислушивалась к тому, что происходит у неё внутри, а затем проклюнулись в
тембре призывные высокие нотки. Пыхнул насос, выкачивающий из-под колпака
воздух, зажурчала вода, бегущая по тонким трубам из дистиллятора, дрогнули
стрелки на шкалах, выцеливая нулевые отметки, и, как три пробудившихся
мотылька, забились над ними яркие трепетные индикаторные полоски.

Через три месяца он защитил кандидатскую диссертацию. Трудностей здесь
не предвиделось: он уже приобрел в своей области определенный авторитет. За
спиной был эксперимент, принесший неожиданные результаты, за спиной было
около десятка статей, причем некоторые весьма внушительные. Он уже принимал
участие в трех конференциях и двух международных симпозиумах, а в увесистой
монографии, которую сейчас в спешном порядке готовила кафедра, ему был
предоставлен для написания целый раздел. Никаких поводов для волнения даже в
принципе не существовало. Текст доклада на двадцать минут он вызубрил, как
когда-то материал перед вступительными экзаменами. Сама процедура защиты
прошла без сучка и задоринки. Он отбарабанил доклад, голосом выделяя сложные
грамматические обороты; сухо, коротко, ясно ответил на вопросы, которые
можно было предвидеть, с необыкновенной серьезностью, молча, выслушал
выступления оппонентов; в заключительном слове, не называя имен,
поблагодарил весь коллектив кафедры за поддержку. Он практически не
волновался: все происходило именно так, как было намечено. Он даже испытывал
легкую скуку от угадываемости событий. И ещё больше она усилилась во время
банкета в университетской столовой. Он заранее подготовил несколько
праздничных тостов, шутливых, но одновременно со смыслом, набросал список
тем, пригодных для общего разговора, уважительно чокнулся со всеми, с кем
чокнуться было нужно, всем, кому требовалось, выказал особую почтительность
и внимание. Он даже подтянул в общем хоре, когда две пожилые доцентши
съехали, хлопнув водки, к русским народным песням. Банкет, как потом
говорили, прошел на уровне. И тем не менее сердце его облизывала
холодноватая скука. Ему все это было совершенно не нужно. Он цедил
газировку, которую добавлял себе вместо вина, терпеливо сносил комплименты,
сыплющиеся на него то справа, то слева, вежливо улыбался, зорким глазом
следил, чтобы у всех всегда было налито, и в течение всего утомительного
ритуала тихо жалел о потерянном времени. Сколько можно было бы сделать за