"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

было сливать. Все это направление также пришлось оставить. Видимо, и
"крахмальный слой", поддерживающий особую консистенцию, и собственно
"океан", и хрупкие комочки-коацерваты представляли собой некое единое целое,
сверхсистему, нечто вроде замкнутого на себя круговорота веществ ни одна его
часть не способна была существовать изолированно от других.

В этом убедили его и более поздние эксперименты. Сразу же после
образования из ниточек и былинок первых студенистых комочков, подгоняемый
нетерпением, он особым манипулятором извлек из среды самый невзрачный
коацерват, заморозил его в жидком азоте, порезал на криостате и затем
обработал получившиеся препараты наиболее простыми методиками. Настоящей
клеточной структуры, как он и предполагал, обнаружить не удалось, хотя некие
намечающиеся волоконца там несомненно были. И была, если только он не
напутал в гистоэнзиматической обработке, теневая окраска, свидетельствующая
об определенных ферментах. Правда, ему не удалось обнаружить ничего
напоминающего хромосомы, все реакции на ДНК демонстрировали полное её
отсутствие в материале, но, во-первых, он не слишком верил в довольно-таки
грубые методы гистохимии, а во-вторых, кто сказал, что белок образуется
только вокруг генных носителей. Это гипотеза Хольмана, причем до сих пор не
проверенная экспериментально; в реальном генезисе все могло обстоять с
точностью до наоборот: сначала белковые образования, обеспечивающие
метаболизм, и лишь потом - генетические структуры, фиксирующие
наследственность. В этом смысле отрицательные пробы на ДНК его вполне
устраивали.

Гораздо важнее здесь было другое. Он опять чуть было не загубил весь
опыт своей поспешностью. Правда, зловещий коричневатый оттенок после
извлечения коацервата в аквариуме не появился, но и благополучным
создавшееся положение назвать было нельзя. Студенистые комочки, наверное
травмированные таким вмешательством, ощутимо съежились и прекратили
оживленную циркуляцию, неподвижно повисли друг против друга, как бы
сцепившись с пространством, сфера воды вокруг них приобрела окраску
разбавленного молока. Так протекло в томительном ожидании более суток, а
потом вдруг один из них, самый нижний, затрепыхался и развалился на две
половины. После чего циркуляция коацерватов возобновилась.

Это, конечно, была ошеломляющая победа. Жизнь не есть размножение, но
размножение есть один из главных признаков жизни. Но одновременно это было и
сокрушительное поражение, потому что теперь стало ясно, что вмешиваться в
круговорот "океана" опасно. Он и в самом деле представлял собой нечто
целостное. Шаткое равновесие, которое можно было бы определить как
"преджизнь", могло быть нарушено в любую минуту. Это означало бы в свою
очередь крах всех надежд. Значит, опять тупик, опять невозможно двигаться
дальше.

Примерно такого же мнения придерживался и Бизон. Как-то осенью, после
долгого и совершенно никчемного заседания кафедры, где в очередной раз
дебатировался вопрос о привлечении к исследованиям дополнительных средств,
он осторожно, уже около десяти вечера постучался к нему в комнату, попросил
разрешения своими глазами глянуть, что здесь происходит, очень долго,