"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

клеточного строения. Мембранных структур или, по крайней мере чего-то
подобного, у них просто нет. Значит, разделение внутренней биохимии
осуществляется неким ещё неизвестным науке способом. Это в свою очередь
предполагало принципиально иной тип обмена веществ. Данные уникальные и в
самом деле напрашивающиеся в докторскую диссертацию. Более того, оказалось,
что разные коацерваты не идентичны друг другу. У одних цитоплазматические
уплотнения размещались в области предполагаемого ядра, у других же подобные
образования концентрировались вдоль оболочек. Таким образом подтверждалась
сразу же пришедшая ему в голову мысль: "хоровод" представляет собой не
популяцию индивидов, а некий сверхорганизм. Причем, организм, пребывающий,
скорее всего, в зачаточном состоянии. Теперь стало понятным, почему не
удается культивировать отдельные коацерваты. "Печень", вырезанная из "тела",
не может жить полностью изолированно. Точно также как "тело", лишенное
"печени", становится нежизнеспособным. Слитно-раздельное существование - вот
тут какая напрашивалась догадка.

Правда, обнародовать эти данные, хотя бы в виде гипотезы, он опасался.
Несколько лет назад он прочел роман Синклера Льюиса "Эрроусмит", и история
доктора Мартина, обнаружившего, что его буквально на месяц опередил кто-то
другой, потрясла его и служила с тех пор серьезным предостережением. Было
здесь нечто общее с той ситуацией, в которой оказался он сам. Ни в коем
случае нельзя было раскрывать конечную цель исследований. Нельзя было
печатать предварительные материалы, не получив главного результата. Он
просто чувствовал, что ходит где-то рядом с очень несложной догадкой.
Сверкнет озарение, сцепятся некоторые пока недостающие звенья, кто-то иной,
воспользовавшись его подсказкой, стремительно проскочит вперед. Он
смертельно боялся, что его тоже опередят. Тогда годы сумасшедшей работы
потеряют значение. Никаких догадок, тем более в виде концепций, он поэтому
не публиковал, точных цифр не указывал, не иллюстрировал материал
фотографиями, а напротив - придерживал, сколько мог, даже второстепенные
результаты. Со стороны могло показаться, что работа его безнадежно
застопорилась. Но такое именно впечатление он и хотел о себе создать. Меньше
успехов - меньше зависти и недоброжелательного внимания. В открытых статьях
он печатал лишь некоторые промежуточные итоги.

Впрочем, даже такие итоги порождали немедленный отклик. Дурбан и
Грегори отслеживали самые крохотные его публикации, непрерывно запрашивали о
"быть может, случайно опущенных вами деталях", выражали недоумение, что
результаты не повторить, несмотря ни на какие усилия. Раздражение их
нарастало буквально от месяца к месяцу. Грегори, презрев вежливость, теперь
прямо писал: "Вы, Николас, мне кажется, что-то такое от нас скрываете. Вы
вводите нас в заблуждение и заставляете изучать миражи. Разумеется, мне
понятно ваше беспокойство о приоритете, но приоритет в науке устанавливается
не временем получения факта. Приоритет устанавливается только временем его
публикации. Застолбите участок, пока это не сделал кто-то другой. Такова, во
всяком случае, официальная международная практика".

У него эти нравоучения вызывали усмешку. Какой смысл имели они по
сравнению с упорным восхождением на вершину, по сравнению с теми безднами,
куда не заглядывал ещё ни один человек, по сравнению с озаряющим все вокруг