"Том Стоппард. Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - читать интересную книгу автора

Розенкранц .
- Без конца. Впрочем, нет, вряд ли. (Пауза.) Ты представляешь себя
когда-нибудь мертвым, по-настоящему... в ящике и с крышкой сверху?
Гильденстерн .
- Нет.
Розенкранц .
- Я, конечно, тоже... Глупо нервничать по этому поводу. Потому что
думаешь о себе в ящике как о живом, не учитывая, что ты уже мертвый... а
это ведь не то же самое, правда? То есть ты уже не знаешь, в ящике ты или
нет. Это ведь как если просто спать в ящике. Не то чтоб мне нравилось спать
в ящике, особенно без воздуха. Потому что если проснешься, то ты уже
мертвый, это во-первых; и что тогда делать? Тем более - в ящике. Вот это-то
мне и не нравится. Потому я и не думаю об этом...
(Гильденстерн беспокойно ерзает и кутается в плащ.)
...Потому что тогда ты уже беспомощен, верно? Запихнутый в ящик, и ты
уже там навсегда. Даже если учесть, что ты мертв, все равно неприятная
мысль. Особенно если ты по-настоящему мертв. Вот представь - представь, что
я запихиваю тебя сейчас в ящик, - что ты предпочтешь: быть живым или
мертвым? Конечно, живым. Потому что жизнь в ящике лучше, чем не жизнь
вообще. По-моему. По крайней мере есть шанс. Лежишь себе и думаешь - ладно,
по крайней мере я жив. Кто-нибудь все-таки придет и постучит и скажет:
выходи. (Стучит кулаком по полу.) Эй ты, как тебя там! Вылезай!
Гильденстерн (вскакивает, яростно).
- Перестань! Ты способен свести с ума!
Пауза.
Розенкранц .
- На твоем месте я бы не обращал внимания. Ты просто подавлен.
(Пауза.) Вечность - ужасная вещь. То есть где она все-таки кончается?
(Пауза, потом весело.) Два ранних христианина случайно встретились на
небесах. "Неужто я вижу Савла из Тарса? - воскликнул один. - Ты-то что тут
делаешь?" - "Тарса-Шмарса, - буркнул другой. - Ты видишь уже Павла". (Он
встает и хлопает в ладоши.) Им все равно. Рассчитывать не на что. Можно
позеленеть, пока они явятся.
Гильденстерн.
- Или посинеть. Или покраснеть.
Розенкранц.
- Христианин, мусульманин и еврей встретились однажды в закрытом
экипаже... "Зильберштейн! - воскликнул еврей. - Как зовут твоего приятеля?"
- "Его зовут Абдулла, - говорит мусульманин. - Но с тех пор как он
обратился, он мне больше не приятель". (Снова подскакивает и кричит за
кулисы.) Эй, вы, я знаю, что вы там! Давайте сюда, поболтаем! (Пауза.)
Ничего не поделаешь. Никого... (Шагает по сцене.) Где тот момент, когда
человек впервые узнает о смерти? Должен же он где-то быть, этот момент, а?
В детстве, наверно, когда ему впервые приходит в голову, что он не будет
жить вечно. Это должно бы было быть потрясающе - надо порыться в памяти. И
все же - не помню. Наверно, это никогда меня не заботило Что из этого
следует? Что мы, должно быть, рождаемся с предчувствием смерти. Прежде чем
узнаем это слово, прежде чем узнаем, что существуют вообще слова, являясь
на свет, окровавленные и визжащие, мы уже знаем, что для всех компасов на
свете есть только одно направление, и время - мера его. (Умолкает, потом