"Рекс Стаут. Рождественская вечеринка" - читать интересную книгу автора

к выводу, что стоит попробовать. Так, во всяком случае, я надеюсь.
С этими словами я круто повернулся и вышел вон.
В прихожей я остановился и задумался. Конечно, я мог бы подняться в
свою комнату и позвонить оттуда, но рассвирепевший Вулф вполне мог поднять
трубку своего аппарата и подслушать разговор, в то время как я предпочитал
поговорить без свидетелей. Поэтому я снял с вешалки шляпу и пальто, оделся,
вышел, запер за собой дверь, спустился с крыльца, протопал до аптеки на
Девятой авеню, нашел свободную кабинку и набрал нужный номер. Несколько
секунд спустя мелодичный голосок - не заговорил, нет, - зачирикал прямо мне
в ухо:
- Студия Курта Боттвайля, доброе утро.
- Это Арчи Гудвин, Черри. Могу я поговорить с Марго?
- Ну, конечно. Одну минуточку.
Минуточка чуть затянулась. Потом послышался другой голос:
- Арчи, дорогой мой!
- Да, крошка. Оно у меня в кармане.
- Я знала, что тебе это удастся!
- Разумеется, мне все удается. Кстати, ты сказала, что готова отдать
хоть целую сотню, да и я поначалу думал, что уж с двадцаткой-то расстаться
точно придется, а в итоге все удовольствие влетело в пятерку. Радуйся: тебе
вообще оно обойдется бесплатно, поскольку благодаря этой бумажке я уже
повеселился на пару миллионов, а то и больше. Расскажу при встрече.
Отправить тебе разрешение с посыльным?
- Нет, не думаю... Лучше я сама приеду и заберу его. Где ты находишься?
- В телефонной кабинке. Возвращаться в контору мне бы пока не хотелось,
поскольку мистер Вулф предпочитает кипеть от злости в одиночку. Как насчет
того, чтобы через двадцать минут встретиться в "Черчилле", в баре "Тюльпан"?
Я настроен угостить тебя коктейлем.
- Это я настроена угостить тебя чем угодно!
Еще бы - как-никак на карту поставлены мои рука и сердце!


2

Когда в пятницу, в три часа дня я выбрался из такси на тротуар перед
четырехэтажным зданием в районе Восточных Шестидесятых улиц, снег валил
стеной. Если так будет продолжаться, то к Новому году Манхэттен скроется под
сугробом, подумал я.
В течение двух дней, прошедших с того памятного случая, когда мне
удалось повеселиться на пару миллионов, а то и больше, обстановка в нашем
доме совершенно не напоминала праздничную. Если бы мы вели какое-нибудь
расследование, то были бы вынуждены часто и подолгу общаться, но поскольку
мы сидели без дела, необходимость в общении отпала. Вот тут-то, в тяжкие дни
испытаний, и проявились наши истинные лица. Я, например, сидя за столом во
время трапезы, был неизменно сдержан и учтив, говорил, когда возникала
потребность, вежливо и тихо, как и подобает культурному и воспитанному
человеку. А вот Вулф открывал рот только для того, чтобы рыкнуть или
рявкнуть. Ни один из нас не заговаривал ни о счастье, которое мне привалило,
ни о приготовлениях к торжеству, ни о предстоящем в пятницу свидании с моей
невестой, ни даже о путешествии Вулфа на Лонг-Айленд. Тем не менее Вулф