"Павел Стовбчатый. Для Гадо: Побег ("Записки беглого вора" #1) " - читать интересную книгу автора

спиртным, боясь оказаться рядом с Толей.
- Сейчас включим телевизор и посмотрим местные программы... - сказал я,
желая поскорее убедить ся в том, чего не могло не быть.
- Валяй. Только потише: здесь тонкие стены и все слышно, - предупредил
Гадо.
- Он говорил, что за стенкой живет какая-то барышня... Что ей здесь
делать, у пьяницы?
Я быстро настроил телевизор и нашел нужную программу. Ждать мне
пришлось минут сорок. Наконец строгая, но миловидная дикторша сделала паузу
и объявила, что через несколько секунд перед телезрителями выступит
ответственный работник УВД области, который сообщит о вооруженном побеге,
случившемся прошедшей ночью в одной из колоний строгого режима. Далее на
экране возник толстый тип с рылом матерого самосудчика и стал рассказывать,
как подлые рецидивисты застрелили охранника и, забрав его автомат, скрылись
в неизвестном направлении. Наши физиономии на несколько секунд застыли на
экране. Было очень интересно глазеть на себя самого, точнее, на лагерные
фото, которые, как мне казалось, не очень-то соответствовали оригиналам да и
вообще были неважными.
Разумеется, мы были подробно описаны с ног до головы и каждому
сообщившему о нашем местонахождении сулили солидное вознаграждение. Из
сообщения я понял так, что о нас говорилось уже раза два, а то и больше. Но
главное заключалось в том, что козел Пепел был еще на воле. Если бы он сидел
в "кандее", его фотографию не стали бы показывать. Зачем? Запомнить лица
двоих всегда легче, чем троих. Стало быть, он, как и мы, где-то засел, факт.
Соваться куда-либо днем равносильно самоубийству, тем более, когда ты
объявлен вне закона и любой смертный имеет право если не застрелить, то
проломить тебе череп монтировкой, как какому-нибудь быку. За вознаграждение.
Я стал напряженно вспоминать, кто из людей видел нас с близкого
расстояния, когда мы шли к Толяше домой, и насчитал таковых человек шесть.
Из соседей, правда, никто не попался, но нас могли видеть в окно, мельком.
От этой мысли враз стало не по себе, я невольно поежился и содрогнулся. Толя
же в это самое время мерно похрапывал, лежа на нэповской пружинистой койке,
и, как говорится, не думал каяться. Ему было хорошо, может, даже совсем
хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Гадо сидел на диване, откинувшись
назад, и молчал. В какой-то момент мне показалось, что он тоже заснул. Но
нет, он не спал, думал, как и я. Городок слишком мал, всего двадцать тысяч
населения вместе с собаками, здесь все на виду. Таксисты, проститутки и
бармены уже проинструктированы на должном уровне, водители автобусов тоже. А
сколько "тихарей" из так называемой "братвы"! Дело за малым...
Ночью менты наверняка усилят охрану и патрули, особенно на дорогах,
ведущих в лес. Думаю, их всего несколько, дорог. В принципе мы можем "взять"
глупого шахтера и заставить его провести нас к лесу окольными путями. Он
наверняка знает здесь все тропки и выходы, должен знать, не может не знать.
Но где гарантия, что этот "припарок" и штемп не завопит на первом
попавшемся перекрестке как недорезанный? Ее нет. Алкаши - народ
неуравновешенный и дикий, психопаты. Дать ему немного денег? Можно, но у нас
у самих их негусто, всего ничего. А впереди - масса проблем и
неожиданностей, дорога.
Я спросил Гадо, о чем он думает.
- О мэ-тро-поли-тэне, - сказал он через "э", видимо стараясь подбодрить