"Павел Стовбчатый. Зона глазами очевидца ("Записки беглого вора" #3)" - читать интересную книгу автора

Я невольно открыл здесь тайну... и, возможно, многие из тех, кто прошел
в оные годы через "мясокомбинат" и сейчас читает эти строки, наверняка
узнают и вспомнят "бравого" начальника по кличке Сучка, а заодно, глядишь,
припомнят и лагерного поэта-писаку Пашку, который слал целые поэмы в
Верховный Совет, получал телеграммы от Шолохова и просил прислать бандероль
с куревом у самого Леонида Ильича...
- Телевизол, понимаесь, смотлите, да?! Лабота, го-волите, тяжелая? - с
сарказмом процедил он, не ожидая ответа. - Ну-ну... Холосо... Смотлите,
сволочи, смотлите, посмотлим и мы завтла на нолмы, посмот-лим... - Тонкие,
почти женские, его чувашские или мордвинские губы тронула едва заметная, но
знакомая всем ядовитая усмешка. - Посмотлим!.. - еще раз напомнил он,
намекая на то, что дарует всем эту милость далеко не просто так и не только
по настроению, но и в обмен на... Намекая на то, что расплата за плохую
встречу хозяина так и так последует неизбежно.
Сучка часто учил молодых офицеров, как именно следует придираться даже
к самым примерным и безмолвным зекам в назидание другим. Он сравнивал
преступника с телеграфным столбом и на полном серьезе говорил молодому:
"Пличин, конесно, нет, но висят пловода... Висят! Пятнадсать суток,
понимаесь".
Да, тот, кто однажды прошел школу Тюкина, мог смело идти в легионеры и
претендовать на место под солнцем даже среди белых медведей! Вся жизнь
лагеря походила на какой-то длинный кошмарный анекдот, с той лишь разницей,
что над анекдотом смеются, а лагерь стонал и точно знал, что завтра все
повторится.
Хозяин обожал и жалел "выпачканного" Сталина, лояльно относился к
покойному Брежневу, плакал по Андропову и презирал, готов был самолично
расстрелять собственными руками этого перестройщика и мерзавца, как он его
называл, Горбачева.
Именно таким был наш Сучка, и деваться от него нам, увы, было некуда.
Серый редко садился на первую или вторую лавку, туда, где обычно
теснились более молодые и амбициозные блатюки, а предпочитая третью либо
последнюю, устраиваясь по-простецки среди мужичков и дедков. В этот раз он
сидел там же. Понятно, он не вслушивался в болтовню Тюкина и даже не смотрел
в его сторону, будто того и не было, но с нетерпением, как и все, ждал,
когда эта "глупая дичь" отвалит из барака и даст людям спокойно досмотреть
передачу.
И вот именно на нем, на Саньке, остановил свой свинцовый взгляд Тюкин,
следуя законам судьбы, биополя, а может, и в силу известности названного.
Он буквально выхватил его из массы зеков; это чувствовалось по
интонации, с какой он обратился к Саньке:
- И ты, Селов, да?! - будто искренне обрадовавшись, произнес он,
иронично покачав головой и глядя в упор на повернувшегося к нему Серого.
- Да, а что? - встрепенулся, оскалив в улыбке свои большие безобразные
зубы, Серый, совсем без зла, но охотно, уже предвидя очередную дурость
хозяина и наверняка заготовленную им плоскую реплику по случаю.
- Все жульнальчики на лаботе поцитуесь, газетки-книзецки всякие... Не
пьесь, не кулись, не колесся, в калты не иглаесь... Цитаесь, понимаесь, в
тюльме! - подколол хозяин Саньку, давая понять и ему, и всем сидящим, что
ему, Тюкину, известно абсолютно все и о каждом.
- Ага, точно, начальник! Откуда знаешь, слушай?! - еще шире расплылся в