"Виктор Степанов. Рота почетного караула " - читать интересную книгу автора

отчислят! - ждали, к которому готовились все, кроме Андрея. Он и не
подозревал, как спрятанным, придирчивым взглядом следили за каждым шагом, за
стойками и поворотами опытные командиры, ревнивой придирчивостью своей
похожие на тренеров, отбирающих самых лучших в сборную страны.
Андрей готовился к другому - упрямо, с неостывающей надеждой ждал он
ответа от министра обороны, уверенный, что обязательно удостоится внимания
этого самого высокого воинского начальника. И это томительное, каждодневное
ожидание крутой перемены в жизни, ожидание торжества справедливости, в
которую он верил неколебимо, придавало сил. Он послушно жил жизнью, строго
заключенной в пределы забора, выполнял все, что положено выполнять молодому
солдату, но прилежности и старания не выказывал и смотрел на все, даже на
себя, стоящего в строю, как бы глазами постороннего человека. Словно два
Андрея существовали в нем одновременно: один - равнодушный, как робот,
механически исполняющий команды; другой - живой, ранимый по пустякам,
обиженный жестоким, несправедливым поворотом судьбы. Этот второй пристально
наблюдал за первым и сочувствовал ему. Белый парашютик ВДВ миражно
покачивался в небе и не давал покоя.
Взвод новичков бросили "на прорыв" - на кухню. Картофелечистка гудела
ровно и, разогреваясь, голодно позванивала. И в тот миг, когда, взвыв от
удовольствия, она приняла в скрежещущую утробу новую порцию картошки, ее
натужный гуд заглушили другие [238] звуки, внезапно ударившие в окна. Ахнули
рассыпчато медные тарелки, взвился серебряный голос трубы, басовитому рокоту
барабана переливчато откликнулись флейты - и заходили ходуном, забились о
стены казарм, заметались в тесноте плаца оглушительные ритмы марша.
Они бросились к узкому окошку - из-за угла казармы выходила на плац
радужно-нарядная, яркая и лощеная, как на переводной картинке, колонна
солдат. Нет, это были три совершенно разные колонны, слитые маршем в одну.
Впереди за огненно подрагивающим знаменем шли высокие и стройные, один
к одному, как на подбор, перетянутые белыми ремнями парни в светло-серых
шинелях, в серых каракулевых шапках, и черно-глянцевые их сапоги - шаг в
шаг - словно выводили на асфальте какую-то свою мелодию, помогая оркестру,
который восторженно гремел им навстречу. Лучась штыками, невесомо плыли над
строем карабины - они были живым продолжением этих шагающих, резко
разрубающих руками воздух солдат.
Правофланговым первого ряда шел сержант Матюшин. Да, это был он -
непривычно сосредоточенный, как бы загипнотизированный музыкой. "Вот теперь
и ты топаешь" - со злорадством подумал Андрей, не признаваясь себе, что
любуется сержантом. Матюшин же, словно почувствовав его взгляд, покосился
вправо, и Андрей стыдливо отпрянул от окна.
За первой, общевойсковой, под своим - в сине-желтых лучах - флагом
печатала шаг колонна солдат в голубых шинелях. Как будто на вертолете прямо
на плац опустились летчики - от них веяло льдисто-холодным, бездонным небом,
и у Андрея сладкой, щемящей тоской шевельнулось сердце: "ВДВ, почти ВДВ..."
За небесной этой колонной горделиво трепетал третий - бело-синий с
красной звездой, серпом и молотом военно-морской флаг. Парни в черных
шинелях, в черных брюках клеш отбивали черными ботинками по асфальту, как по
бронированной палубе, свой марш морей. И над согнутыми локтями, над
взметенными белым прибоем перчатками всплескивались, отсвечивали золотом
якоря, якоря...
Сбоку всей этой серо-голубой, черной колонны то забегал вперед, то