"Август Юхан Стриндберг. Детская сказка (новелла)" - читать интересную книгу автора

товарищам, и представлял себе, как глянет им в глаза. Ведь он мог прямо
смотреть людям в глаза, так как совесть его была чиста.
Беря со скамейки небольшой баул, он сунул проездной билет в рот, чтобы
высвободить руки. И, вступив на трап, широко расправил плечи. Здороваясь со
старшим лоцманом, Эман совсем забыл про билет, так что первому помощнику
капитана пришлось с шутками-прибаутками самому вытаскивать у него билет изо
рта. Это нарушило составленную им заранее программу возвращения домой,
торжественное обернулось комическим, а попытаться исправить промах уже не
имело смысла.
Так что встреча приняла совершенно обыденный характер.
- Держись, старина! - приветствовал его старший лоцман.
И этим было все сказано; другие лоцманы только одобрительно кивнули
головой, довольные, что беда случилась не с ними.
Эман, насупившись, стал подниматься в гору; на другом ее склоне
приютилась его лачуга. Жены, которая бы ждала лоцмана, не было, она умерла.
Зато Эмана ждал десятилетний сын. Он, ясное дело, не смел громко высказывать
свои мысли, но лицо его было достаточно красноречиво, а глазам мальчика не
возбранялось выражать обуревавшие его чувства. Чтобы оградить себя от
возможных упреков сына, отец рывком отворил дверь и приказал мальчику,
возившемуся у очага с переметом:
- Сходи-ка, Торкель, в сарай на берегу да принеси сети! Будем рыбу
ловить!
Торкель тут же отправился в сарай. На душе у него было веселее, чем он
сам ожидал. Ведь отец - на свободе, бодрый и решительный.
Три дня подряд Эман только и делал, что обходил домишки своих прежних
товарищей, жалуясь на постигшую его несправедливость. Вначале ему горячо
сочувствовали, но назавтра сострадания поубавилось, его встречали опустив
глаза. И он понял, что между ним и былыми друзьями выросла стена. А чтобы
разрушить эту стену, пришлось пустить в ход некоторые аргументы:
- Разве ж я был пьян тогда? Если б я выпил хоть каплю, я бы и слова
дурного не сказал!
Он без конца повторял эти речи, надоел всем до смерти и стал просто
невыносим. Заметив это, он прибег к помощи крупных сумм:
- Я мог бы зарабатывать по две тысячи крон в год, а теперь они все
равно что брошены в море! Меня приговорили к штрафу в пять-де-сят ты-сяч
крон! Пять-де-сят! (Лакомый кусочек - пережевывать такую крупную сумму!)
Хотел бы я знать, где я их возьму!
Ни один из товарищей Эмана не мог ответить на этот вопрос, но то, что у
него были такие большие долги, внушало известное уважение.
- Пять-де-сят ты-сяч! Да, они, как пить дать, отберут лачугу, а мне
придется объявить себя несостоятельным должником!
На третий день Эман утратил всю прелесть новизны; при виде его люди
поворачивались спиной или спешили удалиться. Тогда он решил спуститься вниз,
к берегу, на лоцманскую станцию, куда все эти плуты набивались, как сельди в
бочке, и снова затянул ту же песню. Ответом было холодное молчание, лишь
изредка прерываемое плевками, когда табачное месиво шлепалось об пол.
Чтобы внести некоторое разнообразие, Эман начал свою речь с пятидесяти
тысяч, а после опять принялся за свое:
- Ну, выпей я тогда хоть каплю...
Когда же он в третий раз запел свою песню, старший лоцман поднял голову