"Олег Стрижак. Секреты балтийского подплава " - читать интересную книгу автора

белогвардейцев. Затем я узнал, что обрывы "для красоты несчастья" снимали
отдельно, в Крыму.
Чувственная "Оптимистическая трагедия" была напрочь испорчена цензурой,
которая вымарала главнейшую сцену из последнего акта. Там Алексей в тюрьме
перед расстрелом, на глазах у товарищей, любовно совокупляется на авансцене
с голой Комиссаром. Без этой сцены вся пьеса уже не та...
В этой суете Вишневский дорос в звании до капитана первого ранга, а на
флоте послужить не успел. Вот он и отводил душу в домашних флагах, трапах и
рындах.
Говорят, в 60-е годы у морского писателя Елкина, которого на флоте
ласково звали "наш баснописец", в Московской квартире был собран пульт
управления подводной лодкой, а на ковровой дорожке лежала настоящая
торпеда...
Три командира подводных лодок постучались в дом-корабль Вишневского. Их
встретил пожилой краснофлотец в суровом обличье часового, допросил, кто они
и зачем. Преобразившись в вестового, он быстро обмел "голиком" снег с их
валенок и принял шинели и тяжелые кобуры с пистолетами. Метнулся на
"камбуз", где, надев белую куртку, сделался коком.
Время близилось к полудню.
В блокадную пору гостей к столу не звали. Командиры уселись в сторонке
и с большим интересом стали наблюдать, как пожилой краснофлотец накрывает
громадный стол крахмальной голубоватой скатертью и выставляет посуду с
вензелями если не императорскими, то уж точно императорской фамилии.
Корабельные часы на "переборке" показали полдень. Краснофлотец звучно отбил
в рынду восемь склянок и кинулся наверх доложить "прошу к столу!". По разным
трапам в "кают-компанию" спустились бледная, беззвучная, уже пораженная
дистрофией Софья Касьяновна Вишневецкая, художница и жена Вишневского, и сам
Сева, шумный и жизнелюбивый. Могучими объятиями приветствовал он
друзей-подводников и велел подавать на стол.
На огромной тарелке драгоценного фарфора краснофлотец подал Софье
Касьяновне ее пайку, крошечную ложку серой эрзац-каши. К другому концу
громадного стола был вынесен обед Всеволода Витальевича.
Командиры подводных лодок люди выдержанные. Может, они чуть двинули
мышцами скул, но более никак, несмотря на крайнюю свою молодость, чувств
своих не показали.
Их кормили получше матросов, но к январю они жутко отощали, глядели
запавшими глазами и ходили с трудом. От запаха и вида писательского обеда у
них закружилась голова.
Краснофлотец внес на блюде тяжелый эскалоп, румяно поджаристый,
сочащийся жиром и маслом, окруженный горой золотистого жареного картофеля,
зеленым лучком, маслинами и ломтиками лимона. На отдельных блюдах были
поданы сливочное масло и белый хлеб. Софья Касьяновна медленно и молча съела
свою ложечку серой каши и молча ушла к себе.
Всеволод, звеня тяжелым серебром ножа и вилки, расправлялся с
эскалопом.
Командирам расхотелось общаться с Плаксой. Все трое вспомнили, что у
каждого на лодке куча не терпящих отлагательства дел. Застегивая ремни с
тяжелыми кобурами, они спросили с балтийской прямотой: "Сева! Как ты можешь
жрать этот ...й эскалоп, когда твоя жена - жена! - еле жива от голода?"
Вишневский озлился, покраснел шеей и голосом пламенного оратора отчеканил: