"Братья Стругацкие. Жук в муравейнике" - читать интересную книгу автора

Щекн вдруг останавливается и выставляет из густой шерсти на макушке
треугольные уши. Мы совсем недалеко от перекрестка, перекресток пуст, и
проспект за ним тоже пуст, насколько позволяет видеть серая дымка.
- Вонь, - говорит Щекн. И чуть помедлив: - Звери. - И еще помедлив: -
Много. Идут сюда. Слева.
Теперь я тоже слышу запах, но это всего лишь запах мокрой ржавчины от
грузовиков. И вдруг тысяченогий топот и костяное постукивание, взвизги,
приглушенное рычание, сопение и фырканье. Тысячи ног. Тысячи глоток. Стая.
Я озираюсь, ища подходящий подъезд, чтобы отсиживаться.
- Дрянь, - говорит Щекн. - Собаки.
В ту же секунду из переулка слева хлынуло. Собаки. Сотни собак.
Тысячи. Плотный серо-желто-черный поток, топочущий, сопящий, остро
воняющий мокрой псиной. Голова потока уже втянулась в переулок направо, а
поток все льется и льется, но вот несколько тварей отделяются от стаи и
круто поворачивают к нам - крупные облезлые животные, худущие, в клочьях
свалявшейся шерсти. Бегающие нечистые глазки, желтые слюнявые клыки.
Тоненько, словно бы жалобно потявкивая, они приближаются к нам трусцой и
не прямо, а по какой-то замысловатой дуге, горбя бугристые туловища и
заводя под себя подрагивающие хвосты.
- В дом! - вопит Вандерхузе. - Что же вы стоите? В дом!
Я прошу его не шуметь. Сую руку под клапан комбинезона и берусь за
рукоятку скорчера. Щекн говорит:
- Не надо. Я сам.
Он медленно, вразвалку направляется навстречу собакам. Он не
принимает боевой позы. Он просто идет.
- Щекн, - говорю я. - Давай не будем связываться.
- Давай, - отзывается Щекн, не останавливаясь.
Я не понимаю, что он задумал, и, держа скорчер стволом вниз в
опущенной руке, иду вдоль колонны грузовиков параллельным курсом. Мне надо
увеличить сектор обстрела на тот случай, если грязно-желтый поток разом
повернет на нас. Щекн все идет, а собаки остановились. Они пятятся,
поворачиваясь к Щекну боком, еще сильнее горбясь и совершенно упрятав
хвосты между ногами, и когда до ближайшей остается десяток шагов, они
вдруг с паническим визгом бросаются наутек и мгновенно сливаются со стаей.
А Щекн все идет. Прямо по осевой, неторопливо, вразвалочку, словно
перекресток перед ним совершенно пуст. Тогда я стискиваю зубы, поднимаю
скорчер наизготовку и перехожу на осевую позади Щекна. Грязно-желтый поток
уже совсем рядом. От нестерпимой вони (или страха?) выоврачивает
наизнанку. Я стараюсь глядеть прямо перед собой и думаю: два удара влево и
сразу же удар вправо, два влево и сразу вправо...
И тут внезапно над перекрестком поднимается отчаянный визг. Стая
разрывается, очищая дорогу. Давя друг друга, карабкаясь друг на друга,
кусая и топча друг друга, визжа, воя, рыча, псы устремляются долой с
перекрестка. Через несколько секунд в переулке справа не осталось ни одной
собаки, а переулок слева забит шевелящейся массой косматых тел,
упирающихся лап и оскаленных пастей. И над этой массой столбом поднимается
белесый вонючий пар, и тясячеголосый вой отчаяния и смертельного ужаса
забивает мне уши, словно ватой.
Мы пересекаем перекресток, усеянный клочьями грязной шерсти, вопящий
ад остается за спиной, и тогда я заставляю себя остановиться и поглядеть