"Братья Стругацкие. Жук в муравейнике" - читать интересную книгу автора

Это дряхлый старик в длинном черном пальто до пят, в меховой шапке с
наушниками, завязанными под взлохмаченной грязной бородой, в перчатках
веселой ярко-желтой расцветки, в огромных башмаках с матерчатым верхом.
Двигается он с огромным трудом, еле ноги волочит. До него метров тридцать,
но и на этом расстоянии отчетливо слышно, как он тяжело, с присвистом
дышит, а иногда постанывает от напряжения.
Он грузит тележку на высоких тонких колесиках, что-то вроде детской
коляски. Убредает в разбитую витрину, надолго исчезает там и так же
медленно выбирается обратно, опираясь одной рукой о стену, а другой,
скрюченной, прижимает к груди по две, по три банки с яркими этикетками.
Каждый раз, подобравшись к своей коляске, он обессиленно опускается на
трехногий складной стульчик, некоторое время сидит неподвижно, отдыхая, а
затем принимается так же медлительно и осторожно перекладывать банки из
под скрюченной руки на тележку. Потом снова отдыхает, будто спит сидя, и
снова поднимается на трясущихся ногах и направляется к витрине - длинный,
черный, согнутый почти пополам.
Мы стоим на углу, почти не прячась, потому что нам ясно: старик
ничего не видит и не слышит вокруг. По словам Щекна, он здесь совсем один,
вокруг никого больше нет, разве что очень далеко. У меня нет ни малейшего
желания вступать с ним в контакт, но, по-видимому, придется это сделать -
хотя бы для того, чтобы помочь ему с этими банками. Но я боюсь его
испугать. Я прошу Вандерхузе показать его Эспаде, пусть Эспада определит,
кто это такой - "колдун", "солдат" или "человек".
Старик в десятый раз разгрузил свои банки и опять отдыхает,
сгорбившись на трехногом стульчике. Голова его мелко трясется и клонится
все ниже на грудь. Видимо, он засыпает.
- Я ничего подобного не видел, - объявляет Эспада. - Поговорите с
ним, Лев...
- Уж очень он стар, - с сомнением говорит Вандерхузе.
- Сейчас умрет, - ворчит Щекн.
- Вот именно, - говорю я. - Особенно если я появлюсь перед ним в этом
моем радужном балахоне...
Я не успеваю договорить. Старик вдруг резко подается вперед и мягко
валится боком на мостовую.
- Все, - говорит Щекн. - Можно подойти посмотреть, если тебе
интересно.
Старик мертв, он не дышит, и пульс не прощупывается. Судя по всему, у
него обширный инфаркт и полное истощение организма. Но не от голода.
Просто он очень, невообразимо дряхл. Я стою на коленях и смотрю в его
зеленовато-белое костистое лицо со щетинистыми серыми бровями, с
приоткрытым беззубым ртом и провалившимися щеками. Первый нормальный
человек в этом городе. И мертвый. И я ничего не могу сделать, потому что у
меня с собой только полевая аппаратура.
Я вкладываю ему две ампулы микрофага и говорю Вандерхузе, чтобы сюда
прислали медиков. Я не собираюсь здесь задерживаться. Это бессмысленно. Он
не заговорит. А если и заговорит, то не скоро. Перед тем, как уйти, я еще
с минуту стою над ним, смотрю на коляску, наполовину загруженную
консервными банками, на опрокинутый стульчик и думаю, что старик,
наверное, всюду таскал за собой этот стульчик и поминутно присаживался
отдохнуть...