"Братья Стругацкие. Жук в муравейнике" - читать интересную книгу автора

расспрашивал! Можете вы это понять? Он рассказывал, вспоминал и требовал,
чтобы я тоже вспоминала...
- Да, понимаю, понимаю, - сказал я. - А что он, по-вашему,
намеревался делать дальше?
Она посмотрела на меня, как на журналиста Каммерера.
- Ничего-то вы не понимаете, - сказала она.
И в общем-то она была, конечно, права. Ответы на вопросы Экселенца я
получил: Абалкин НЕ интересовался работой Глумовой, Абалкин НЕ намеревался
использовать ее для проникновения в Музей. Но я действительно совершенно
не понимал, какую цель преследовал Абалкин, устраивая эти сутки
воспоминаний. Сентиментальность... дань детской любви... возвращение в
детство... В это я не верил. Цель была практическая, заранее хорошо
продуманная, и достиг ее Абалкин, не возбудив у Глумовой никаких
подозрений. Мне было ясно, что сама Глумова об этой цели ничего не знает.
Ведь она тоже не поняла, что же было на самом деле...
И оставался еще один вопрос, который мне следовало бы выяснить. Ну,
хорошо. Они вспоминали, любили друг друга, пили, снова вспоминали,
засыпали, просыпались, снова любили и снова засыпали... Что же тогда
привело ее в такое отчаяние, на грань истерики? Разумеется, здесь
открывался широчайший простор для самых разных предположений. Например,
связанных с привычками штабного офицера Островной Империи. Но могло быть и
что-нибудь другое. И это другое вполне могло оказаться весьма ценным для
меня. Тут я остановился в нерешительности: либо оставить в тылу что-то,
может быть, очень важное, либо решиться на отвратительную бестактность,
рискуя не узнать в результате ничего существенного...
Я решился.
- Майя Тойвовна, - произнес я, изо всех сил стараясь выговаривать
слова твердо. - Скажите, чем было вызвано такое ваше отчаяние, которому я
был невольным свидетелем в прошлую нашу встречу?
Я выговаривал эту фразу, не осмеливаясь глядеть ей в глаза. Я не
удивился, если бы она тут же приказала мне убираться вон или даже просто
шарахнула меня видеофоном по голове. Однако она не сделала ни того, ни
другого.
- Я была дура, - сказала она довольно спокойно. - Дура истеричная.
Мне почудилось тогда, что он выжал меня, как лимон, и выбросил за порог. А
теперь я понимаю: ему и в самом деле не до меня. Для деликатности у него
не остается ни времени, ни сил. Я все требовала у него объяснений, а он
ведь не мог мне ничего объяснить. Он же знает, наверное, что вы его
ищете...
Я встал.
- Большое спасибо, Майя Тойвовна, - сказал я. - По-моему, вы
неправильно поняли наши намерения. Никто не хочет ему вреда. Если вы
встретитесь с ним, постарайтесь, пожалуйста, внушить ему эту мысль.
Она не ответила.



3 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. КОЕ-ЧТО О ВПЕЧАТЛЕНИЯХ ЭКСЕЛЕНЦА

С обрыва было видно, что доктор Гоаннек за отсутствием пациентов