"Аркадий и Борис Стругацкие. Обитаемый остров (окончательный вариант 1992 г)" - читать интересную книгу автора

орбит, лица идут красными пятнами, голоса поднимаются до истошного визга, и
кто-то истерически хохочет, кто-то поет, кто-то молится, воздев над головой
трясущиеся руки... Сумасшедший дом... А мимо окон меланхолично проплывают
безрадостные серые поля, закопченные станции, убогие поселки, какие-то
неубранные развалины, и тощие оборванные женщины провожают поезд запавшими
тоскливыми глазами...
Максим отошел от окна, постоял немного посередине тесной комнатушки,
расслабившись, ощущая апатию и душевную усталость, потом заставил себя
собраться и размялся немного, используя в качестве снаряда громоздкий
деревянный стол. Так и опуститься недолго, подумал он озабоченно. Еще
день-два я, пожалуй, вытерплю, а потом придется удрать, побродить немного по
лесам... в горы хорошо бы удрать, горы у них здесь на вид славные, дикие...
Далековато, правда, за ночь не обернешься... Как их Гай называл? "Зартак"...
Интересно, это собственное имя или горы вообще? Впрочем, какие там горы, не
до гор мне. Десять суток я здесь, а ничего еще не сделано...
Он втиснулся в душевую и несколько минут фыркал и растирался под тугим
искусственным дождиком, таким же противным, как естественный, чуть
похолоднее, правда, но жестким, известковым, и вдобавок еще хлорированным,
да еще пропущенным через металлические трубы.
Он вытерся продезинфицированным полотенцем и, всем недовольный - и этим
мутным утром, и этим душным миром, и своим дурацким положением, и чрезмерно
жирным завтраком, который ему предстоит сейчас съесть, - вернулся в комнату,
чтобы прибрать постель, уродливое сооружение из решетчатого железа с
полосатым промасленным блином под чистой простыней.
Завтрак уже принесли, он дымился и вонял на столе. Рыба опять закрывала
окно.
- Здравствуйте, - сказал ей Максим на местном языке. - Не надо. Окно.
- Здравствуйте, - ответила она, щелкая многочисленными задвижками. -
Надо. Дождь. Плохо.
- Рыба, - сказал Максим по-русски. Собственно, ее звали Нолу, но Максим
с самого начала окрестил ея Рыбой - за общее выражение лица и
невозмутимость.
Она обернулась и посмотрела на него немигающими глазами. Затем, уже в
который раз, приложила палец к кончику носа и сказала: "Женщина", потом
ткнула в Максима пальцем: "Мужчина", потом - в сторону осточертевшего
балахона, висящего на спинке стула: "Одежда. Надо!". Не могла она почему-то
видеть мужчину просто в шортах. Надо было ей зачем-то, чтобы мужчина
закутывался с ног до шеи.
Он принялся одеваться, а она застелила его постель, хотя Максим всегда
говорил, что будет делать это сам, выдвинула на середину комнаты стол,
который Максим всегда отодвигал к стене, решительно отвернула кран
отопления, который Максим всегда заворачивал до упора, и все однообразные
"не надо" Максима разбивались о ея не менее однообразные "надо".
Застегнув балахон у шеи на единственную сломанную пуговицу, Максим
подошел к столу и поковырял завтрак двузубой вилкой. Произошел обычный
диалог:
- Не хочу. Не надо.
- Надо. Еда. Завтрак.
- Не хочу завтрак. Невкусно.
- Надо завтрак. Вкусно.