"Мэри Стюарт. Огонь в ночи" - читать интересную книгу автора

Ландсэра в этом вопросе тоже есть существенные сомнения, что говорит в его
пользу. А в 1861 году она была вознаграждена за свою сомнительную
добродетель и вышла замуж за баронета. Ему удалось удержать ее достаточно
долго. Она успела родить ему двоих детей, а потом бросила ради очень
"современного" художника французской школы, специалиста по обнаженной
натуре. Сына и дочь Джианетта оставила на попечение сэра Чарльза, моего
дедушки по линии матери.
Моя милая, рассеянная, артистичная мама лепит очаровательные маленькие
горшочки и чашки, а затем обжигает их в печи в нижней части сада нашего
дома в Котсволде. Итак, она назвала меня в честь пользующейся дурной славой
(и знаменитой) прабабушки и не думала, что последствия ее поступка
проявятся, когда я попаду в Лондон в 1945 году.
Мне тогда было девятнадцать. За восемь месяцев до этого я окончила
школу, а потом курсы манекенщиц в Вест-Энде, и искренне намеревалась
сделать блистательную карьеру в доме моделей. Я делила с подругой
однокомнатную квартиру, имела небольшой банковский счет (подарок отца), два
кустарных горшочка и пепельницу (подарок мамы) и записную книжку-календарь
(подарок брата Люциуса). Я была наверху блаженства.
Я была все еще наверху блаженства, когда Галерея Морелли приобрела
полотно Золнера "Моя леди с зелеными рукавами", и Марко Морелли - сам Марко
Морелли - решил произвести фурор. Возможно, помните, какой поднялся шум?
Думаю, он хотел показать возвращение искусства после аскетизма и лишений
войны. Едва ли можно выбрать для этого более подходящую картину. Ее
богатство и великолепие типичны для Золнера периода 1860 года. Шикарная
таинственная дама в натуральную величину восседает в центре картины. Вокруг
изысканно мерцают украшения, перья и вышитый шелк. Сомневаюсь, была ли
когда-нибудь совершеннее написана ткань, чем сверкающее узорчатое полотно
больших зеленых рукавов. Противоположность аскетизму, несомненно, была
полная. И даже павлинье богатство красок Золнера не уменьшало триумфальной
жизненной силы его модели, не тушило огня пылающих волос. Это было
последнее появление Джианетты Фокс на холсте в полностью одетом виде, и она
явно настроилась продемонстрировать его наилучшим образом.
То же настроение было у Морелли и его кузена Гюго Монтефайа, модельера
и моего работодателя. Монтефайа вновь создал платье с очаровательными
зелеными рукавами, я одела его для показа, а в определенных кругах возникла
очень полезная кузенам сенсация. Возможно, и мне она должна была на пользу
пойти, хотя, честно говоря, это не пришло мне в голову, когда я впервые
познакомилась с идеей. Мне она просто польстила, я была возбуждена и ужасно
волновалась.
На показе я так испугалась светской толпы, что, когда вообще говорила,
моя речь звучала напряженно и вяло. Это, очевидно, выглядело как высшее
проявление томности. Я, должно быть, казалась бледной копией высокопарного
светского создания на полотне Золнера. Во всяком случае, именно так
воспринял меня Николас Драри, когда через какое-то время протолкнулся
сквозь толпу и представился. Конечно, я о нем слышала, и это никоим образом
не прибавило мне самоуверенности. Ему было двадцать девять, он имел в
активе три очень хороших романа, а также репутацию остряка. Я к тому
моменту до того размякла, что впала в полный идиотизм, и под его
сардоническим взглядом, заикаясь, лепетала бессмысленный школьный вздор.
Помоги Господи нам обоим, он принял это за кокетство. Спустя три месяца мы