"Теодор Старджон. Нерасторжимая связь" - читать интересную книгу автора

машинах; обо всем, что таинственно и прекрасно. Потом сказала:
- Ты прав. Но это не самое главное. Этого мало. Впрочем, остальное
без этого вообще теряет смысл.
- Что значит "остальное"?
- Ты же сам знаешь.
Да, по-видимому, он знал. Но не наверняка. И решил подумать об этом
позже.
- Пойдем ко мне?
- Хорошо.
Незнакомка стала у двери, глядя, как он направляется к стойке, на
ходу вытаскивая бумажник.
- Сколько с нас? - спросил Муленберг по-испански. Взгляд Руди
внезапно обрел несвойственную ему глубину.
- Нисколько.
- Угощаешь?! Мучиссимо грасиас, амиго. Он понял: бармен денег не
возьмет, сколько его ни уговаривай.
Муленберг привел незнакомку к себе. Пока он разливал коньяк - а
хороший коньяк прекрасно уживается с текилой - девушка спросила, известно
ли ему заведение "У Шэнка", что в квартале складов. "Кажется, да, -
ответил он. Во всяком случае, отыскать его я сумею".
- Встретимся там завтра, в восемь, - предложила она.
- Договорились, - ответил он улыбаясь и поставил графин с коньяком на
место. Его переполняла тихая радость - он догадывался, что завтра станет
ждать встречи с незнакомкой с самого утра. Он заводил ей пластинки,
рассказывал о достоинствах своей аппаратуры, ощущая себя и строгим
специалистом по звуку, и хвастливым мальчишкой. Он показал ей шкатулку
сандалового дерева, хранившую томик "Аналектов" Конфуция, отпечатанный на
рисовой бумаге и проиллюстрированный от руки; "потчевал" финским кинжалом
с затейливой резьбой, составлявшей множество законченных оценок, и часами
в виде четырех стеклянных дисков - стрелки были нарисованы на двух
внутренних, а механизм находился в основании, поэтому казалось, что часы
идут как бы сами по себе.
Незнакомка внимала ему с удовольствием. Она сидела в большом кресле
и, пока он наблюдал, как за окном сгущаются сумерки, читала ему классику:
из Шекспира или Тербера - для веселья и из того же Шекспира и Уильяма
Морриса - для благодатной грусти.
Однажды она даже спела. И наконец сказала:
- Пора спать. Пойди приготовься.
Муленберг отправился в ванную, принял душ и хорошенько обтерся. Потом
прошел в спальню и услышал, как незнакомка переменила пластинку. Зазвучала
вторая часть классической симфонии Прокофьева - та, где к спящему оркестру
на цыпочках подкрадываются струнные. Незнакомка заводила эту запись уже в
третий раз. Муленберг подождал ее окончания, но когда музыка смолкла, а
девушка так и не появилась, он заглянул в гостиную.
Незнакомка исчезла.
От неожиданности он замер, рассеянно осмотрел комнату. Удивительное
дело: все "достопримечательности", которые он показывал незнакомке, были
аккуратно расставлены по своим местам. Только усилитель работал - видимо,
она ушла раньше, чем доиграла пластинка. А проигрыватель выключился сам.
Конверт с портретом Прокофьева стоял на полу, прислоненный к усилителю;