"Павел Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы." - читать интересную книгу автора

эмигрантами, существовавшими на немецкие подачки. Я имел право накладывать
вето на их предложения, поскольку выполнял инструкции своего "дяди"
("вуйко"). Если что-то в их высказываниях мне не нравилось, достаточно было
просто сказать: "Вуйко не велел!"
Именно таким образом я отверг предложение о моей встрече с полковником
Лахузеном из штаб-квартиры абвера. Вступать в прямые контакты с германской
разведкой было бы рискованно, так как немцы могли попытаться принудить меня
к сотрудничеству. Снова и снова приходилось мне повторять свои возражения по
поводу встречи с кем-либо из абвера.
Однажды, когда мы гуляли с Коновальцем, к нам подошел уличный фотограф
и сфотографировал нас, передав пленку Коновальцу, заплатившему за это две
марки. Я возмутился. Было ясно, что мое берлинское окружение хочет иметь
фотографию в своем досье, чтобы потом, когда им понадобится, они могли
разыскать меня. Тогда же, на улице, я выразил свой недвусмысленный протест
Коновальцу. Было бы непростительной ошибкой, если такая фотография оказалась
бы в руках у немцев, заявил я ему, нисколько не сомневаясь, что именно это и
было его истинной целью. Коновалец попытался как-то меня успокоить. По его
словам, не было ничего предосудительного в том, что какой-то уличный
фотограф, зарабатывающий себе на жизнь, сфотографировал нас вдвоем,
прогуливающимися по берлинской улице.
Позднее я убедился, что был прав. В годы войны СМЕРШ (СМЕРШ -- название
советской военной контрразведки в 1943-1946 годах.) захватил двух лазутчиков
в Западной Украине, у одного из них была эта фотография. Когда его спросили,
зачем она ему нужна, он ответил: "Я не имею понятия, кто этот человек, но мы
получили приказ ликвидировать его, если обнаружим".
Я сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержимое одного
конфиденциального разговора. Как-то Костарев и еще несколько молодых
украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали
говорить, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его
следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры. Когда они спросили
мое мнение, я возмущенно ответил:
-- Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация не
только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него
поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали.
Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже
Костарев был уничтожение думаю, что это случайное совпадение.
В Центре было решено, что, как только я прибуду в Германию, мне следует
проявлять полную самостоятельность и не поддерживать никаких контактов ни с
нашей резидентурой, ни с нелегалами. Коновалец взял меня под свою опеку и
частенько навещал: мы вдвоем бродили по городу. Однажды он даже повел меня
на спектакль в Берлинскую оперу, но в целом развлечений в моей жизни там
было не так уж много. Украинская община была очень бедной, и о том, чтобы
позволить себе какую-либо роскошь, не могло быть и речи. Если вас приглашали
на чай, то сахар принято было приносить с собой. Украинцы, с которыми я
общался, наивно полагали, что могут помочь финансировать ОУН за счет доходов
какой-нибудь гуталиновой фабрики, которой владели их родственники в Польше.
Они буквально жаждали войны Германии с Польшей и СССР как освобождения
из-под ига "национального угнетения".
Коновалец привязался ко мне и даже предложил, чтобы я сопровождал его в
инспекционной поездке в Париж и Вену с целью проверки положения дел в