"Мартин Сутер. Small World (Роман) " - читать интересную книгу автора

перед главным зданием на площадке, посыпанной гравием, плотно жались друг к
другу припаркованные шикарные лимузины. На лужайке возвели небольшую сцену,
поставили туда рояль и крутящийся табурет для пианиста. Рядом с подмостками, под
балдахином, устроили буфет с холодными закусками. Родители, братья и сестры,
учителя и ученики стояли группками, держали в руках бокалы и тарелки,
непринужденно болтали и все чаще озабоченно поглядывали на тяжелые тучи и ждали
грозы.
Конрад стоял рядом с Томасом Кохом и Эльвирой Зенн, беседовавшей
по-французски с матерью Жана Люка де Ривьера. На Конраде, как и на всех
остальных, была ученическая форма - блейзер с вышитой золотом эмблемой и
форменный галстук в зелено-сине-золотую полоску. Матери появились с высокими
прическами и в цветастых шелковых платьях, а отцы, выкроившие время для своих
сыновей, прибыли в темных костюмах из мягких тканей, белых сорочках и галстуках
излюбленных в "Сен-Пьере" тонов.
Среди этого элегантного и уверенного в себе общества, не замечаемый
улыбающейся великосветской публикой, стоял сгорбленный, маленького роста,
бледный человек в плохо смотревшемся на нем костюме а-ля Штреземан1 - брюки в
серо-черную полоску, серый жилет и черный свободного покроя пиджак - и время от
времени старательно подносил к губам пустой бокал. Конрад изучающе глядел на
него, взгляды их встретились, и человек улыбнулся ему. Конрад чуть было не
ответил ему улыбкой, но вовремя спохватился, видя, как недвусмысленно игнорируют
человечка все остальные, и, чтобы не совершить ошибки, равнодушно скользнул
взглядом мимо.
Первые удары грома раскатились над озером, и тяжелые капли дождя покрыли
крапинками изысканные летние наряды гостей. В мгновение ока лужайка опустела,
рояль накрыли, и все общество, смеясь и пошучивая, переместилось в
гимнастический зал, где предусмотрительно поставили второй рояль на случай
плохой погоды.
Во время речи директора и торжественных проводов выпускников Конрад тщетно
обшаривал глазами ряды в поисках невзрачного человечка, на чью берущую за душу
улыбку он не решился ответить. И только когда директор объявил музыкальную часть
- выступление пианиста Юзефа Войцеховского, - он увидел его снова. Как-то сразу
возникнув на сцене, тот поклонился, сел к роялю и стал все с той же улыбкой
ждать, пока уляжется шум в публике, которой, собственно, больше хотелось
поскорее перейти к более приятной части торжества.
Когда наконец все стихло, Войцеховский опустил руки на клавиши.
Он извлек из рояля четыре негромких ноктюрна Шопена. Никто не кашлял, не
сморкался, иногда слышались только далекие ленивые раскаты грома уже поутихшей
грозы. Через двадцать минут пианист поднялся, поклонился и ушел бы, если бы
оглушительные аплодисменты не вынудил его дважды сыграть на бис.
Чуть позже, на прощальном коктейле, Конрад опять увидел маленького
человечка. Тесно окруженного людьми и осыпаемого комплиментами со стороны тех,
кто всего час назад его не замечал. Польский эмигрант, прошел слух, был
интернирован: один из преподавателей "Сен-Пьера", служивший в войну охранником,
познакомился с ним в лагере в восточной Швейцарии. Ага, значит, никто.
Конрад Ланг все же предпочел такси. Он сидел на заднем сиденье, и машина
везла его петляющей дорогой вниз, назад в город, медленно погружавшийся в
вечерние сумерки. Он мог бы поехать на трамвае и заглянуть потом к Барбаре в
"Розенхоф". Но он чувствовал себя подавленным. Фортепьянная музыка, когда у него
было плохое настроение, с той же легкостью вызывала в нем депрессию, с какой