"Павел Сутин. Эти двери не для всех (Повесть в новеллах) " - читать интересную книгу автора

Хорошо?
- Конечно, - с готовностью согласился анестезиолог и негромко попросил
анестезистку: - Тамара, звони в урологию, скажи сестрам, чтобы приезжали.
Анестезиологи-реаниматологи относились к низенькому, полному доктору с
искренним уважением и все, без исключения, ему симпатизировали. Отчасти
потому, что тот старался не перегружать реанимацию без особой на то нужды.
Если у доктора не было серьезных опасений, если кровопотеря была
незначительной, а объем операционного вмешательства - стандартным, то доктор
сразу забирал прооперированных в отделение. Он был достаточно осторожен,
однако никогда не стремился взвалить беспокойство первых послеоперационных
суток на реаниматологов. И реаниматологи - у которых было переполненное
отделение и всегдашний, многажды отраженный литературой, кино,
беллетристикой и профессиональным фольклором избыток и переизбыток
хлопотливой, круглосуточной, в высшей мере ответственной работы, -
реаниматологи любили этого доктора за абсолютную самостоятельность. Не
говоря уже о том, что доктор был хорош. Это все знали.
- Перчатки не мойте, - сказала операционная сестра. - Бросайте в таз.
- У нас случилось изобилие, - насмешливо сказал первый ассистент. - Мы
выбрасываем перчатки. Фантастическая роскошь...
Доктор со шлепками содрал с рук пленку латексных перчаток в подсыхающих
бурых пятнах, повернулся спиной к второму ассистенту, и тот поспешно
развязал тесемки халата.
- Реополиглюкин у нас есть, Дмитрий Саныч? - спросил доктор.
- У Люды еще четыре флакона, - ответил первый ассистент.
- Хорошо, - сказал доктор. - Промой, пожалуйста, дренаж, перед тем как
домой пойдешь.
- Естественно... - буркнул первый ассистент.
Ассистенту можно было не напоминать про дренаж - не в том возрасте был
ассистент, и в неформальной внутриклинической табели о рангах он занимал уже
место немаленькое. Однако доктор напомнил потому, что и это тоже считал
хорошей привычкой.
Он вышел в предоперационную, стянул с себя зеленый, выцветший от
бесчисленных стирок халат и бросил его на пол, под рукомойник. Потом он сел
на круглую вращающуюся табуретку с красным инвентарным номером и надписью
"Оперблок" на исцарапанном сиденье. Доктор нагнулся (ему мешал животик),
расшнуровал бахилы и, кряхтя, стащил их с коротких толстеньких ног. Под
бахилами оказались обшарпанные "скороходовские" сандалии. Доктор встал над
рукомойником, развязал тесемки желтоватой марлевой маски, свернул ее в кулек
и положил на край раковины. Потом снял колпак, повесил его на подставку для
таза с раствором муравьинки, пустил воду, подставил под струю кисти рук,
смывая с них пот и тальк от перчаток, и поднял глаза к зеркалу, что висело
над раковиной. В небольшом зеркале отражалась кафельная стена
предоперационной, старая передвижная бестеневая лампа, задвинутая в угол, и
кусочек окна с темной голой веткой и гроздью сморщенных красных ягод рябины
за стеклом.
А еще в зеркале отражался доктор. Округлое лицо, розовая лысина с
редкими волосками на темени и над лбом, жидкие, растрепанные, влажные от
пота волосы.
Такая голова вполне могла бы принадлежать бухгалтеру строительного
треста или часовому мастеру - с черным окуляром в глазу, с несвежим