"Олег Суворов. Злой Город (повесть)" - читать интересную книгу автора

руками. "Чем-то напоминает Арамиса", - сразу решил про себя Дмитрий, с
любопытством оглядывая кабинет.
Длинный стол для заседаний с двумя рядами кресел - как и в кабинете
каждого советского начальника, журнальный столик с двумя креслами для бесед
приватных, и, наконец, стол рабочий с тремя телефонами. "Местный, городской
и прямой связи с Патриархией", - шепотом пояснил Погорелов.
- А на нем что - герб или крест? - так же шепотом поинтересовался
Дмитрий, на что Погорелов лишь пожал плечами.
Разумеется, в углу была непременная икона с горящей перед ней лампадой,
на которую, перешагивая порог комнаты, опять перекрестился Артур
Александрович. На стенах висели две картины, на одной из которых было
схематическое изображение Оптиной пустыни, зато другая была весьма любопытна
и настолько идеологизирована, что сразу напомнила Дмитрию нечто вроде "В. И.
Ленин беседует с трудовой интеллигенцией". В центре ее был изображен
выходящий из кельи Амвросий, перед которым с левой стороны толпой стояли
Гоголь, Достоевский, Соловьев, Леонтьев, Кавелин и кто-то еще, а справа, в
гордом одиночестве, только Лев Толстой. Создавалось впечатление, что автор
картины хотел выразить основную идею - все классики русской литературы и
философии набирались ума-разума у Оптинских старцев. Для этого обобщения
была допущена даже некоторая историческая вольность - так, Гоголь, например,
встречался при жизни не с Амвросием, а с Макарием. Одной этой картины было
достаточно, чтобы настроить Дмитрия на воинственный лад.
- Так что, Артур Александрович, - оживленно заговорил между тем отец
Мерхесидек, видя, что гости уже освоились в его кабинете, - вы привели ко
мне юного атеиста, чтобы отвлечь меня от моих скромных трудов?
- Да, отец Мерхесидек. Тем более что наш юный друг не только сам
неверующий, но еще и отказывается считать православную веру неотъемлемой
чертой русского народа.
- Я не такой уж юный, - медленно заговорил Дмитрий, которого покоробило
это определение, - и не совсем уж атеист. Сам бы я предпочел называть себя
скептиком.
- А на что направлен ваш скептицизм, - живо откликнулся игумен, - на
сами основы или на возможность их познания?
Дмитрию было известно, что отец Мерхесидек имеет два образования -
первый московский медицинский институт и духовная академия в Сергиевом
Посаде, а потому он заранее настроился на фундаментальный разговор и начал
очень осторожно:
- Вы спрашиваете, верю ли я в какое-то единое, может быть даже разумное
(это зависит от того, как понимать разум) начало, которое лежит в основе
мира? Да, пожалуй, что и верю, не вижу причин, почему бы этого не делать. И,
во всяком случае, готов согласиться с таким утверждением не меньше, чем с
утверждением о принципиальной непознаваемости подобного начала для
ограниченного человеческого ума. Теперь второй момент - верю ли я в то, что
это непознаваемое начало тем не менее способно каким-либо образом проявлять
себя и возможно ли установление связи между ним и человеческой душой? Да, я
помню, что само слово "религия" переводится как "связь", и вполне готов
поверить, что такая связь возможна, тем более имеются многочисленные примеры
достижения людьми различных мистических и трансцендентальных состояний.
Здесь приходится верить на слово, пока сам этого не попробовал. Поэтому я не
вижу предмета для споров: если кто-то блаженствует в мистическом трансе и