"Джонатан Свифт. Предложение об исправлении, улучшении и закреплении английского языка" - читать интересную книгу автора

прихотью.
Насколько мне известно, еще не бывало, чтобы в этом городе не нашелся
один, а то и больше высокопоставленных олухов, пользующихся достаточным
весом, чтобы пустить в ход какое-нибудь новое словечко и распространять его
при каждом разговоре, хотя оно не содержит в себе ни остроты, ни смысла.
Если словечко сие приходилось по вкусу, его тотчас вставляли в пьесы да
журнальную писанину, и оно входило в наш язык; а умные и ученые люди, вместо
того чтобы сразу же устранять такие нововведения, слишком часто поддавались
соблазну подражать им и соглашаться с ними.
Есть другой разряд людей, также немало способствовавших порче
английского языка: я имею в виду поэтов времен Реставрации. Эти джентльмены
не могли не сознавать, сколь наш язык уже обременен односложными словами,
тем не менее, чтобы сберечь себе время и труд, они ввели варварский обычай
сокращать слова, чтобы приспособить их к размеру своих стихов. И занимались
этим так часто и безрассудно, что создали резкие, нестройные созвучия, какие
способно вынести лишь северное ухо. Они соединяли самые жесткие согласные
без единой гласной между ними только ради того, чтобы сократить слово на
один слог. Со временем их вкус настолько извратился, что они оказывали
предпочтение тому, что прежде считалось неоправданной поэтической
вольностью, утверждая, что полное слово звучит слабо и вяло. Под этим
предлогом такой же обычай был усвоен и в прозе, так что большинство книг,
которые мы видим ныне, полны обрубками слов и сокращениями. Примеры таких
злоупотреблений бесчисленны. И вот, опуская гласную, чтобы избавиться от
лишнего слога, мы образуем созвучия столь дребезжащие, столь трудно
произносимые, что я часто недоумевал, можно ли их вообще выговорить.
Уродованию нашего языка немало способствовала и другая причина
(вероятно, связанная с указанной выше); она заключается в странном мнении,
сложившемся за последние годы, будто мы должны писать в точности так, как
произносим. Не говоря уже об очевидном неудобстве - полном разрушении
этимологии нашего языка, изменениям тут не предвиделось бы конца. Не только
в отдельных городах и графствах Англии произносят по-разному, но даже и в
Лондоне: при дворе комкают слова на один лад, в Сити - на другой, а в
предместьях - на третий. И через несколько лет, вполне возможно, все эти
выговоры опять переменятся, подчинившись причудам и моде. Перенесенное в
письменность, все это окончательно запутает наше правописание. Тем не менее
многим эта выдумка настолько нравится, что иногда становится нелегким делом
читать современные книги и памфлеты, в которых слова так обрублены и столь
отличны от своего исконного написания, что всякий, привыкший к обыкновенному
английскому языку, едва ли узнает их по виду.
В университетах некоторые молодые люди, охваченные паническим страхом
прослыть педантами, впадают в еще худшую крайность, полагая, что
просвещенность состоит в том, чтобы читать каждодневный вздор, который им
присылают из Лондона; они называют это знанием света и изучением людей и
нравов. С такими познаниями прибывают они в город, считают совершенством
свои ошибки, усваивают набор новейших выражений и когда берут в руки перо,
то выдают за украшение стиля все необычайные словечки, подобранные в
кофейнях и игорных домах, причем в правописании они изощряются до крайних
пределов. Вот откуда взялись те чудовищные изделия, которые под именем
"Прогулок", "Наблюдений", "Развлечений" и других надуманных заглавий
обрушились на нас в последние годы. Вот откуда взялось то странное племя