"Чжан Сянлян. Мимоза " - читать интересную книгу автора

оказалась потолще, чем у других; выпадала работа полегче или такая, на
которой можно разжиться чем-нибудь съестным или врач, благо был в добром
настроении, вдруг разрешал выйти только на полсмены, а то и вовсе остаться в
бараке... В подобных случаях изрекали, глубокомысленно покачав головой:
"Слава предкам!" "Слава" полагалось произносить эдак протяжно, словно бы
смакуя, ну как русские выводят свое "ура-а-а!".
Я скользнул взглядом: да, немаленькая досталась ему морковка! Вот уж
действительно везунчик. "Начальник" тоже из "правых". Впрочем, если
послушать, как он описывает свое прошлое, станет ясно: ему гораздо больше
пристал бы ярлык "разложенец" или "перерожденец". Он сам чувствовал эту
несправедливость и сообщал по секрету, что "правым" его определили в
универмаге, где он работал, только чтобы выполнить разнарядку. Когда на
собрании по самокритике он узнал, что все мои предки - деды, прадеды,
прапрадеды - числились в исторических хрониках, древних и не очень древних,
по разряду "знаменитостей", а отец ко всему еще был буржуем и управлял
фабрикой, он, таясь, прошептал мне с нескрываемой завистью: "Такие, как ты,-
это настоящие "буржуазные правые"! Что называется, гульнул вволю, покутил на
славу, сладко поел, крепко попил! А люди вроде меня с детства бедовали,
потом война, и на тебе -"буржуазные правые"! Если бы - мать их растак! - я
хоть нюхнул этой буржуазной жизни, не жаловался бы: ладно - "правый" так
"правый"..."
Начальник не стал относиться ко мне лучше, напротив, никогда не упускал
случая поглумиться или выказать свое превосходство. Он был много старше
меня, но и слабее физически; редкая грязноватая поросль бурой бороденки, две
непременные капли под носом. Драться он не смел, но, стараясь вызвать во мне
зависть, щеголял посылками с воли да своей удачливостью - чтоб я слюной
голодной изошел. В мучительстве он знал толк. Правда, и я Начальника терпеть
не мог и мечтал избавиться от него, но это было невозможно. Оба мы считались
"правыми", а всем "правым" полагалось держаться вместе. И теперь,
освобожденные из лагеря, но лишенные службы и городской прописки, мы опять
будем вместе в этом госхозе.
Морковное поле. Его не спутаешь с плантацией турнепса, ибо морковь не
сажают на грядках, а сеют, как траву, сплошняком. В такой тесноте морковка
нередко родится мелкой и собрать ее полностью почти невозможно. Но это поле
обшарили уже не раз, да и земля промерзла - сколько я ни искал, сколько ни
скреб ногтями - ничего. Начальник между тем устроился поудобней и захрустел,
захрумкал, словно сахар жевал; он чавкал и хлюпал, намекая на необыкновенную
сочность и сладость своей морковки.
- Ух, хороша! Ну, вкуснотища! - нахваливал он, проглатывая кусок за
куском.
Такую морковь можно отыскать только в скованной морозом расселине. Это
я понимал. Внимательно исследовал малейшие трещины, бороздки, канавки -
опять ничего. Может, здесь... или здесь... нет, видно, моркови почти не
осталось, и требовалась удачливость Начальника, чтобы отыскать хотя бы одну.
Но сегодня я вовсе не огорчен. Выпрямившись, заставляю себя широко
улыбнуться и спешу напрямик через поле, чтобы побыстрее выбраться на дорогу
и догнать повозку с нашими пожитками.

2