"Колин Таброн. К последнему городу " - читать интересную книгу автора

христианину. Но он продолжал просить правителя позаботиться о сыновьях,
горько рыдая и показывая, какого они роста, своей рукой, и, судя по его
знакам и по словам его, он покидал их совсем еще маленькими... А потом он
сказал, что, да, он хочет стать христианином, и его окрестили. Это были
последние слова его, и испанцы, окружившие его, стали молиться о его душе, и
вскоре он был повешен".
Камилла в одиночестве бродила среди руин. Сначала ей казалось, что
голые стены и угловатые контуры зданий слишком однообразны - отсутствие
резьбы или каких-нибудь других украшений делало их безликими. Трудно было
представить, что эти руины когда-то были чем-то другим и что когда-то здесь
жили люди. Но постепенно она замечала, как внешний мир изменяется под
влиянием этого города: сквозь дверные проемы пейзаж казался написанным
маслом на холсте, горы были как будто вставлены в рамы окон - Роберт
говорил, что инки обожествляли горы, - и то тут, то там открывались чудесные
виды на реку Апуримак. По сравнению с Робертом она ничего не знала об инках,
но она чувствовала это глубокое благоговение инков перед окружавшими их
землями, и Камилла считала это своим собственным открытием.
Она поднялась по тропе на холм над руинами. Когда-то его вершину венчал
храм или площадка для наблюдения, но теперь там остались лишь редкие камни,
заросшие травой. Она вдруг почувствовала странное облегчение. Единственным
звуком, доносящимся сюда, был свист ветра в ушах. Со всех сторон вокруг нее
плыла толпа серо-голубых гор, а внизу, в миле от нее, по темным лощинам
скользила река. Здесь была только та самая дикая и непосредственная природа,
которая так напугала ее в начале путешествия. Здесь не было слышно пения
птиц. В голой теснине река делала серебристый поворот, казалось, она текла
здесь с самого сотворения мира. Теперь, когда ее никто не мог видеть,
Камилла подняла руки и закрыла глаза.
"Кипу, - читал Роберт, - это маленькие браслеты со свисающими
спутанными нитками разной длины и цветов. Таким способом, теперь давно
забытым, инки передавали различные сообщения. Испанцы писали, что инки
читали кипу, как книгу. Но, как правило, такие сообщения сводились к
передаче определенной даты или каких-нибудь чисел. В них никогда не
отображались ни чувства, ни глубокие мысли: только арифметика фактов".
- Вот таким и должен быть любой язык! - заявил Луи. - Более сложные
языки приносят цивилизациям страдания. Ха-ха! Простите. - Он пожал Роберту
руку. - Я забыл о том, что вы журналист. Но скажите, вы уже что-нибудь
написали? Написали?
Роберт засмеялся. Но все-таки он никак не мог привыкнуть к Луи. За его
внешней шутливостью скрывалось нечто такое, что заставляло Роберта
настораживаться.
Луи в изнеможении опустился на камень в тени стены, сдвинул шляпу
набок, сделал глоток из фляжки, которую носил с собой, и проговорил:
- А у меня здесь не хватает сил даже на то, чтобы отдышаться, не то что
начать писать, - он с шумом вздохнул. - Как вы думаете, на какой мы сейчас
высоте? - Он резко поднял руку и указал на ущелье далеко под ними. - Вы
только посмотрите! Да все это и из обезьяны может сделать человека! Вы
должны писать здесь, месье, особенно если не можете здесь писать.
Но Роберт почувствовал, что Луи презирает окружавший их пейзаж. Он
сказал:
- Я пока делаю записи и пометки.