"Антонио Табукки. Может ли взмах крыльев бабочки в Нью-Йорке вызвать тайфун в Пекине? " - читать интересную книгу автора

- Я был уверен в этом,-- сухо откликнулся господин в голубом,--
извините, ' что прервал вас. Вернемся к тому вечеру. Итак, пиццерия...
- Я очень нервничал в тот вечер, не мог даже есть. Мой товарищ,
напротив, казался очень спокойным, у него был хороший аппетит, и он съел две
пиццы с морскими моллюсками, i
- У вас прекрасная память, - отметил господин в голубом.
- Я могу сказать это, потому что знаю вкусы моего товарища, он обожает
морских моллюсков.
- Извините, но эта подробность мало о чем говорит, - прервал его
господин в голубом, - вы были бы готовы абсолютно твердо удостоверить
личность этого человека?
- Конечно, - ответил человек с седыми волосами. - Это был
единственный человек из всех известных мне, кто имел смелость стрелять. По
крайней мере, таково мое убеждение. Это не мог быть никто иной, кроме него.
- В таком случае мы могли бы начать с того, что присвоили бы и ему
кодовое имя. Я советовал бы называть его товарищ Беретта, принимая во
внимание, что убийство было совершено из пистолета "беретта".
- Я и товарищ Беретта вышли из пиццерии около одиннадцати и пешком
пошли в сторону проспекта Буэнос-Айреса. Едва мы туда добрались, как сразу
увидели серый "таунус", припаркованный к тротуару, и решили использовать его
для завтрашней операции. Я лично открыл машину своим перочинным ножом, и мы
сразу же уехали. За руль сел я, чтобы привыкнуть к машине. Я отвез товарища
Беретту домой, потом направился к себе и поставил машину недалеко от своего
дома, метрах в тридцати. Вот и все об этом вечере. Если вы считаете нужным,
я мог бы попытаться перейти к следующему дню. Но этот день для меня
представить труднее.
- Труднее? Почему?
- Я хотел сказать, что это поставит меня в затруднительное положение.
- Это определение ничего не объясняет.
- Речь идет о тяжком преступлении, даже тягчайшем.
- Вспомните, ведь вы ограничились тем, что вели машину.
- Да, но этим я тоже содействовал убийству и отдаю себе в этом отчет.
- Однако вы это сделали во имя ложно истолкованного понятия
справедливое-
та, внушенного вам людьми, которые в силу своей культуры не должны были
бы пользоваться вашей наивностью. Здесь самое главное то, что вы глубоко
раскаиваетесь. Скажу больше, вы раздавлены раскаянием. Раскаянием, которое
можно поверить не только официальным властям, но и настоящему исповеднику --
священнику. Вы должны жить своим раскаянием, желанием искупить вину.
- Для меня не имеет значения, как развивались бы события, меня
интересуют люди, которые отдавали мне приказы, это от них я зависел тогда,
они могли распоряжаться мной словно игрушкой, я был в их руках, я был в их
власти, для них я был готов на все, и чем они мне потом отплатили? Забыли
обо мне. Использовали и выбросили вон.
- Но чтобы перейти к тем, кто использовал вас и выбросил вон, нужно
сначала
пройти через факты, вы согласны с этим?
- Факты, в сущности, могли бы быть очень простыми.
- Я хотел бы услышать о них от вас.
- Я думаю, это была бы самая простая часть истории.