"Антонио Табукки. Утверждает Перейра " - читать интересную книгу автора

маленьком пюпитре, лежал раскрытый журнал с подписями посетителей. Там было
всего несколько имен, но ни одного из них я не знал.
В сентябре, как я уже говорил, Перейра нанес мне ответный визит. Так,
сразу, я даже не сообразил, что мне сказать ему, и тем не менее понимал,
хотя и смутно, что тот расплывчатый образ, который представился мне под
видом литературного персонажа, был символом и метафорой: этакая
фантастическая транспозиция того старика журналиста, с которым я ходил
проститься. Я был растерян, но принял его радушно. В тот сентябрьский вечер
я смутно понимал, что одна душа, носившаяся в пространстве эфира, нуждается
во мне, чтобы рассказать о себе, описать сделанный ею выбор, ее страдания и
жизнь. В тот блаженный промежуток, который предшествует моменту засыпания и
который является для меня самой неподходящей площадкой для приема
посетителей, тем более из числа моих литературных персонажей, я сказал ему
только, что пусть заходит, что может довериться мне и рассказать свою
историю. Он вернулся, и я сразу же нашел ему имя: Перейра. По-португальски
Перейра значит "грушевое дерево" и, как все названия фруктовых деревьев,
указывает на еврейское происхождение, точно так же как в Италии еврейские
фамилии образуются от названий городов. Этим я хотел воздать дань народу,
который оставил столь глубокий след в португальской культуре и претерпел
столько несправедливостей от Истории. Но был и другой мотив, чисто
литературного свойства, маленькая интермедия Элиота под названием "What
about Pereira?",* в которой две подруги постоянно упоминают в разговоре
таинственного португальца по имени Перейра, о котором мы так ничего и не
узнаем толком. О моем Перейре, напротив, я понемногу узнавал все больше и
больше. Во время своих ночных визитов он подолгу рассказывал мне, что был
вдовцом, что у него больное сердце и как он несчастлив. Что любит
французскую литературу, в особенности католических писателей периода между
двумя войнами, как, например, Мориака и Бернаноса, что одержим мыслью о
смерти, что самым близким его конфидентом был францисканец, которого звали
отец Антониу, которому он с робостью признавался, что он вероотступник,
потому что не верит в воскресение плоти. А потом исповеди Перейры в
сочетании с воображением автора этих строк доделали остальное. Я выбрал для
Перейры решающий месяц его жизни - знойный месяц август 1938-го. Я мысленно
вернулся в Европу накануне катастроф: Второй мировой войны, гражданской
войны в Испании и наших собственных трагедий недавнего прошлого. И летом
девяносто третьего, когда Перейра, ставший уже моим закадычным другом,
рассказал мне свою историю, я сумел записать ее. Я написал ее в Веккьяно за
два месяца - тоже знойных - напряженной, истовой работы. По счастливому
стечению обстоятельств я закончил последнюю страницу 25 августа 1993 года. И
мне захотелось запечатлеть эту дату на листе, потому что для меня это был
знаменательный день: день рождения дочери. Мне это показалось знаком,
знамением. В счастливый день рождения моего ребенка рождалась, благодаря
силе и искусству письма, история одного человека. Возможно, в непостижимом
переплетении событий, уготовленном нам богами, все это тоже имеет свое
значение.
______________
* "Ну что Перейра?" (англ) - начальная строка "Фрагмента пролога" T.C.
Элиота. В переводе А.Я.Сергеева - "Как там Перейра?". См. Т.С.Элиот.
Бесплодная земля. М., 1971, с. 87.