"Владимир Германович Тан-Богораз. Кривоногий " - читать интересную книгу автора

году он унёс Айвана прямо с ночлега. И поделом! Если дедушка хочет зарезать
оленя, пастух не должен тотчас же хвататься за ружьё. Русакам ведь убиваем
оленей и ламутам тоже, без платы! - говорил себе Эуннэкай. - А Айван
пришёл на ночлег и расхвастался: "Ружьё вычищу, говорит, завтра медведя
промышлять стану!" Ну, старику в обиду стало... Айван разбирает ружьё, а
старик пришёл к костру и унёс его вместе с ружьём. Айван кричал и звал на
помощь. А другие пастухи припали лицом к земле и боялись дышать, чтобы
старик не заметил и не стал вымещать обиду и на них. А потом в лесу нашли от
Айвана объеденную ногу".
В этот день Эуннэкай не отдыхал больше и неуклонно шёл вперёд, стремясь
поскорее присоединиться к товарищам. По временам он подозрительно
оглядывался. Он боялся, чтобы старик не передумал и не пустился за ним в
погоню. Жидкие рощи корявых лиственниц, темневшие местами на берегах
Мурулана и на склонах горных вершин, окаймлявших его течение, по мере
приближения к вершине реки становились всё реже и приземистее и наконец
совершенно исчезли. На южных склонах местами ещё виднелись три или четыре
искривленных деревца, как будто съёжившихся от стужи, царствующей здесь
почти целый год. Только ползучий кедровник широкими пятнами лепился по
обнажённым буро-коричневым склонам, пользуясь каждым выступом, каждой
неровностью камней, чтобы разостлать свои кудрявые цепкие ветви. Высокий
тальник и развесистый ольховник тоже исчезли и заменились низкорослыми
кустиками не выше трети метра, жёсткими, густыми и курчавыми, похожими на
зелёную шерсть, такими сухими, что можно было разводить огонь их тонкими
сучьями. Наконец, когда солнце уже низко склонилось к западному краю горных
вершин, вдали блеснула белая линия желанной наледи. Эуннэкай радостно поднял
голову и ещё прибавил шагу.
Стадо паслось на широкой и ровной площади, поросшей густым моховым
ковром, шагах в трёхстах от наледи. С наступлением вечера потянул лёгкий
ветерок, сдувая большую часть насекомых, которые поспешили укрыться в траве
или между листьев кустарника. Только самые упрямые из комариного воинства
ещё кружились, звеня крыльями над головами оленей, но ветер препятствовал им
рассчитывать движения и, когда они опускались вниз, каждый раз относил их в
сторону. Олени, пользуясь промежутком свободы, паслись на моховище, поспешно
вырывая светло-зелёный мох большими клочьями из каменистой почвы и торопясь
набить желудок, пока комары вновь не восстали из праха. Стадо было очень
большое, около трёх тысяч голов. Молодые бычки, по зимней привычке, то и
дело пытались разгребать то левым, то правым копытом воображаемый снег и
каждый раз только извлекали резкий стук из твёрдого камня. Старые быки
степенно бродили взад и вперёд, опустив головы, увенчанные ветвистыми
рогами, уже выросшими до полных размеров, но покрытыми ещё мягкой,
гладкошёрстной кожей, похожей на чёрный бархат. Старые матки и молодые
важенки, стройные, изящные, как будто выточенные из тёмного мрамора,
виднелись повсюду. Телята с чёрной шерстью, высокие, смешные, с тонким и
коротким туловищем, с маленьким хвостиком, задранным кверху, как у собаки,
бегали вокруг на своих длинных ногах. Самые робкие с тревожным хрюканьем
метались по пастбищу, отыскивая маток. Другие не очень заботились о
собственной матери. То были любимцы стада, получавшие, так сказать,
общественное воспитание. Там и сям можно было видеть, как четверо или пятеро
таких избалованных питомцев, обступив со всех сторон какую-нибудь старую
важенку, наперебой друг перед другом теребили её короткие сосцы и, поминутно