"Танидзаки Дзюнъитиро. Ключ " - читать интересную книгу автора

ее пресловутая "женственность", ее напускная "утонченность". После двадцати
лет брака, имея дочь на выданье, она до сих пор в постели все делает молча,
от нее не услышишь ни одного ласкового любовного слова. И это называется
супруги? Пишу, отчаявшись поговорить с ней напрямую о нашей интимной жизни.
Не важно, читает она украдкой мой дневник или нет, буду писать так, как если
б читала, буду разговаривать с ней посредством дневника...
Прежде всего хочу сказать, что страстно люблю ее - я и раньше не раз
писал это, но, думаю, она сама знает, что я не лгу. Однако физически я не в
состоянии соответствовать ее бурному темпераменту. В этом году мне
исполняется пятьдесят шесть (ей - сорок пять), записывать себя в немощные
старики вроде бы рановато, но с каких-то пор я стал в постели быстро
утомляться. Если честно, сейчас мне хватает одного раза в неделю, а лучше
раз в десять дней. Она же (ей претит откровенно говорить на эту тему),
несмотря на лимфатический склад и слабое сердце, в постели обнаруживает
болезненный пыл. Если что меня смущает и выбивает из колеи, так именно это.
Моя вина, что я не в силах исполнять, как подобает, свой супружеский долг,
но если б она, желая утолить свою неудовлетворенность (возможно, эти слова
ее возмутят: "Неужто ты считаешь меня распутной?", но я пишу "если бы", я
только делаю допущение), если б она пошла на сторону, я б этого не перенес.
Уже одно только допущение наполняет меня ревностью. Но и ради собственного
здоровья не лучше ли ей постараться обуздать свою болезненную похоть?. Меня
тревожит, что год от года мои телесные силы стремительно убывают. С
некоторых пор после соития я чувствую себя совершенно изможденным. Весь день
потом вялость, в голове ни одной мысли... Но это не значит, что я не получаю
удовольствия от половых сношений, напротив. Не надо думать, что я заставляю
себя возбудиться из чувства долга и нехотя уступаю ее желаниям. Я страстно
люблю ее, что бы ни преподнесла судьба. И здесь мне придется сделать
признание, рискуя навлечь ее гнев. Есть у нее одно специфическое достоинство
физического свойства, о котором она сама не догадывается. Не имей я в
прошлом богатого опыта общения с другими женщинами, вряд ли бы я оценил это
и в самом деле редкостное достоинство, но в молодые годы я вел распутную
жизнь, а потому могу утверждать со знанием дела, что она оснащена
"аппаратом", которому позавидует любая женщина. Если б ее продали в
публичный дом, вроде тех, которыми в старину славился квартал Симабара, она
бы наверняка стала знаменитостью, ее бы осаждали толпы завсегдатаев, и все
мужское население страны было бы от нее без ума. (Не надо бы сообщать ей об
этом. Для меня лично невыгодно, чтобы она узнала. И все же, как она это
воспримет - обрадуется, застыдится, испытает унижение? Может быть, внешне
рассердится, но в глубине души возгордится?) Одна мысль об этом ее
достоинстве способна возбудить во мне ревность. А что, если другой мужчина
пронюхает о нем, да еще узнает, что я не вполне соответствую сокровищу,
дарованному мне судьбой? Что тогда? Эти мысли меня угнетают, я чувствую свою
вину и мучаюсь угрызениями совести. Ну и конечно, я всеми известными
способами пытаюсь себя возбудить. Например, прошу ее, чтобы разжечь мой
любовный пыл, поцеловать меня в плотно сомкнутые веки. Или наоборот,
стараюсь расшевелить ее - она любит, когда я целую ее в подмышку, - и тем
самым возбуждаю себя. Однако даже таким просьбам она уступает крайне
неохотно. Ей, видите ли, противно прибегать к подобным "противоестественным
ухищрениям", она признает лишь ортодоксальную фронтальную атаку. Напрасно я
доказываю, что в "ухищрениях" залог того, чтобы фронтальная атака прошла