"Константин Иванович Тарасов. Тропа Каина (= Испить чашу)" - читать интересную книгу автора

выплеска крови незримая сабля. Треск разрушения услышался в тучах,
ослепленную тишину разорвал гром, и злые, секущие струи ударили в дорогу,
траву, часовню.
Юрий, Стась и солдаты перекрестились и крестились всякий раз, когда
вспыхивал грозный свет и отвечала ему рыками разлома черная хлябь неба.
Внезапно через дорогу напротив часовенки, в сплошной завесе воды
обнаружилась человеческая фигура. Юрия зацепило удивлением: он смотрел в ту
сторону, но пусто было там, и вдруг явился прохожий, словно выскочил из
неприметной за дождем ямы. Юрий с любопытством ожидал странно возникшего
путника. Оказалось, что это баба, покрытая большим черным платком. Она
ступила под навес, кивком поздоровалась и прижалась спиной к срубу. Недолго
так постояв, баба сняла отжимать платок - Юрий сразу узнал ведунью Эвку.
Черные ее волосы крылом лежали на рубахе, а мокрая рубаха тесно облепила
тело, выявив крепкие груди, и напитанная водой красно-синяя юбка плотно
лежала на бедрах. Потом Юрию казалось, что приход Эвки его нисколько не
удивил, даже доставил некую радость, припомнились даже простые мысли той
минуты: не было нас тут, под саблей и пулей ходили, многие в могилу сошли,
а в родных Дымах все прочно - вот Эвка бродит по своим стежкам, как два
года и пять лет назад бродила, и все она такая же, словно здесь время на
одном дне остановилось.
Солдаты тоже узнали ведунью, и кто-то простодушно воскликнул: "Эвка!"
- вложив в слово имени радость, что наконец увиделось на родине знакомое
лицо, и неприязнь, что первый встречный местный человек - вещунья.
- То-то Перун лупит! - отозвался товарищ.
- Ну, жди беды! - тихо, но чтобы услышалось Эвке, сказал третий.
Стась Решка вопросительно поглядел на солдат; тотчас все трое
придвинулись к нему и зашептали: "Ведьма! Ведьма!" Пан Стась, осенившись
крестом, выглянул из часовни. Матулевича этот опасливый взгляд приятеля
развеселил. Положив руку на рукоять сабли, он, улыбаясь, рассматривал лицо
Эвки. Ему стало не по душе, что солдаты тыркают Эвку обидным словом; он
грозно покосился на них - они, не поняв причины, но поняв повеление
молчать, отодвинулись в глубь часовни. Стась Решка открыл рот и, как обычно
в сильном волнении, глотал воздух, не в силах выгнать из гортани первое
слово.
- Что? - помог ему Юрий.
- Л-л-л-лучше, - осилил наконец заиканье пан Стась, - ее прогнать!
П-п-ан бог не любит!
- И она человек! - возразил Юрий. Стась Решка пусть сторожится, ему
положено, в ксендзы мечтал, только не повезло - академия отвергла по
заиканию. А если и прав Стась Решка, то все равно его, пана Юрия, бог
защитит - много пользы он для родины сделал. Пусть другие боятся, на нем
греха нет. И в задоре перед товарищем Юрий ступил из часовенки под навес:
- Эвка, скажи, будет мне беда?
Ведунья обернула к нему лицо. Что-то близко знакомое увиделось Юрию в
ее лице, и странное желание стукнуло на миг в сердце - погладить мокрые
волосы, ласково, жалостливо дотронуться губами до бледной щеки. Его и
качнуло к Эвке, словно кто-то подтолкнул в спину дружеской рукой. Но миг,
краткий миг длилось это наваждение. Серые большие глаза Эвки сузились,
взгляд напрягся - Юрий ощутил давление этого взгляда и ударившую в сердце
досаду за искусительный вопрос, - но Эвка уже отвечала: