"Константин Иванович Тарасов. Тропа Каина (= Испить чашу)" - читать интересную книгу автора

- Если сам, пан, не накличешь, не будет!
- Сам?! - удивился Юрий.
- Сам! - повторила ведунья и вдруг вышагнула из-под навеса в ливень и
пропала за углом часовенки.
Стась Решка спешно заловил ртом воздух, но так и не разорвал мешающий
речи зажим.
- Лешая! Лешая! - поняли его солдаты. - Надо бы ее прибить!
Того же дня, вечером, как принято, отмечали встречу; собралось с
десяток соседей, переживших по милости божьей безумие казацкого разгула. В
былое доброе время втрое больше съезжалось; будь тогда вблизи неприятель,
так мог бы решить, что все поветовое ополчение пьет у Матулевичей
стременную перед выходом в грозный поход... А теперь что? - увы, редкая
душа уцелела: пана Залесю белозубые казаки побили под громкий смех, Веригу
его же мужики хмуро пронесли на вилах от ворот под кладбищенские березы,
пан Рутевич пустился на Жмудь для укрытия и по дороге, обворованный, с
голоду околел, Шепурку и Пацукевича трясина всосала, Трызна где-то в войске
погиб... Да, жили, много было выпито с ними доброй горелки - а вот и тень
их трудно вызвать из плотных отошедших рядов. Да и все сидевшие за столом
натерпелись бедствий, даже отец, как понял Юрий из отрывистого рассказа,
месяца два кормил кровью комариное облако на болотных островах, пока
полутысячный загон Дениса Мурашки обрубал топорами шляхетские фамилии.
Но выпили, забылись прошлые страхи, давняя лихость ожила в согретых
сердцах, началась необходимая похвальба. Стась Решка, заикание которого
силою вина прекращалось, услаждал слух старшего Матулевича рассказами о
храбрости Юрия, но и себя похвалить не забыл ни разу. И каждый припомнил
или выдумал славный подвиг своего геройства. Пан Адам присматривал, чтобы
никто не сложил обидного мнения, что Матулевичи выпить жалеют или боятся,
что гости могут честь в вине утопить. Пейте, панове дорогие, как деды пили:
кто откажется - тот хозяина не уважает! За таким присмотром к полуночи
многие уже спали: кто прямо за столом, кто раскинувшись на тонкой майской
траве перед домом; пан же Кротович, пошедший по нужде, соступил с крыльца
таким шагом, что хрястнулся о камень лбом и теперь лежал в каморе имея
единственный признак жизни - растущий над носом гузак. Помалу остались за
столом четверо: хозяин, сосед Лукаш Мацкевич, Юрий и Стась, осилившие
других тем, что многие чарки хоть и подносили ко рту, но через плечо
выплескивали. Уже огни оплыли до дна подсвечников, в глазах висела густая
винная поволока, и слова выползали с перерывом, половиной оставаясь на
языке, когда Стась Решка, вглядываясь за окно в ночную темень, вспомнил
Эвку.
- Видели мы тут сегодня одну... - тяжко сказал Стась. - Интересно, как
панове считают: спят вельмы или не спят никогда?
Все от неожиданной живой мысли встрепенулись.
- Это да, вопрос! - почесывая лоб, согласился пан Лукаш. - Достоверно
знаю: три года назад под Койдановым ведьму убили за притворство белым
котом. А кот, панове знаю, спит. И Эвку, если раздеть, не будь я Мацкевич,
обнаружится некий хвост...
- Вздор, пан Лукаш! - сказал хозяин. - Эвку в костеле крестили, у нее
крест золотой.
- Э-э, крест на груди, - отвечал Мацкевич. - А хвост, пан Адам, тоже
на положенном месте.