"Константин Иванович Тарасов. Золотая Горка" - читать интересную книгу автора

надо разыскать своих, а для этого водить с собой курьера необязательно. И
мне пришлось сойти с коляски и смотреть, как она уносит беглого к
возможному спасению. Вариант, что Скарга уйдет от меня в Минске, был
проработан. Задержание в мои обязанности не входило. Я - просто Клим из
смоленской боевой дружины и должен выказывать полное доверие к каждому
слову и действию своего минского коллеги, товарища по партии. Мне сказали,
что там есть агент, и о всех шагах Скарги, как бы он ни ловчил, все равно
станет известно. Его ждут в Минске уже три месяца, с того дня как получили
известие о побеге, мышеловка готова, она захлопнется, как только он
достанет из тайника награбленное или - на их языке - экспроприированные у
государства деньги. В сущности, моя задача сводилась к одному - доставить
Скаргу в Минск живым и невредимым.
Следуя его совету, я зашел в гостиницу "Либава", но там не было ни
свободных номеров, ни телефона, и я отправился на вокзал, где из полиции
позвонил в управление. Спустя четверть часа к моему столику в ресторане
подсел красавец-брюнет в сером костюме.
- Валерий Иванович? - спросил он.
- Павел Кузьмич? - спросил я.
Мы поздоровались. Зрачки у ротмистра Живинского были сужены до
точечного размера, из-за чего зеленоватые его глаза казались пугающе
пустыми. Подлетел официант. Ротмистр заказал кофе по-варшавски.
- Ну, что этот прохвост? Ушел-таки?
Живинский усмехнулся. Ему было приятно, что кого-то обвели вокруг
пальца. Грубоватый, с ехидцей юмор я не люблю. Мне захотелось возразить. Я
знал из представленных мне сведений непозволительные промахи Живинского.
Можно было ответить: "Увы, ушел. Но как же вы, Павел Кузьмич, прошлой
осенью признания в грабеже не добились? Знакомую его бог знает зачем отдали
на позор, обозлили арестанта. А важнейшее - девяносто две тысячи из
Государственного банка - пропустили мимо глаз". Но спорить с неумным
человеком - зря терять свою жизнь. Я согласился с неоспоримой правдой: "Да,
ушел!". И взял реванш сообщением о самоубийстве на Суражской улице.
Известие потрясло его не менее, чем Скаргу. А может, и сильнее. Он даже
головой помотал, как от удара в челюсть. После чего удивленно и несогласно
сказал: "Извольте...", затем грибоедовской фразой "Свежо предание" выказал
недоверие. Я понял, что наконец-то у него включился в работу мозг. Через
минуту раздумий он принял решение и побежал на телефон распорядиться о
криминальном расследовании. Скоро ротмистр вернулся, и мы обговорили
последующие действия. Живинский тоже не верил, что встреча назначена
Скаргой серьезно. Тем не менее, коли она назначена, то следует прийти. Мы
договорились встретиться в половине третьего в отеле "Гарни", во втором
номере. Там я получу новые данные, а в окно мне будут показаны филеры,
назначенные страховать меня и вести наблюдение за Скаргой, если он придет.
Вступать в контакт с филерами я не должен, они узнают меня по внешним
приметам. В конечной удаче всей операции Живинский не сомневался ни на
йоту. "Каждый шаг этого типа будет известен, - говорил он. - Там надежный
информатор". - "Дай бог!" - сказал я.
Мы расстались, и я, закончив завтрак, отправился на прогулку.
Предстояло убить несколько часов времени, а в три на Немиге поглядим:
придет боевик - хорошо, не придет - еще лучше. Грехов на этом беглом на
пятьдесят лет каторги, у него в карманах два пистолета, терять ему нечего,