"Константин Иванович Тарасов. Золотая Горка" - читать интересную книгу автора

когда лошадь закрыла солдата, Скарга оказался на улице. Он готов был
отстреливаться, умереть, но никто его не окликнул, не лязгнул за спиной
затвор, а тяжелые окованные створки ворот благожелательно проскрипели на
ржавых петлях...
В тот день он бежал, сегодня стал свободным. Ему дадут паспорт,
средства, он доберется до Вильно, товарищи переправят его в Пруссию, и он
сможет уехать в Цюрих или Париж. Там сильная эмиграция, дело найдется, но
прежде он месяц отдохнет, будет бесцельно бродить по улицам, целые дни
просиживать в библиотеках. Книги помогут сломить унизительную привычку у
тусклому, конкретному мышлению, которая сложилась в тюрьме и за месяцы
нелегальной жизни. Становишься машиной, первобытным охотником, когда изо
дня в день голова забита сиюминутной заботой: где поесть, у кого
переночевать, кто идет сзади, кто навстречу, каким подъездом уйти от
филера, кого придется казнить. Каждую ночь одинаковые сны, каждый день одни
и те же воспоминания, и перед глазами ограниченный, в два противоположных
цвета, мир. Живешь внешним, думаешь о внешнем, даже собственное воображение
довольствуется конкретной мечтой...
Скарга достал часы и отщелкнул крышку; он прикинул, что подойдет к
костелу ровно в девять, если не будет спешить. Антон педантичен, как немец;
никогда не придет раньше, никогда не опоздает и более трех минут на месте
встречи не простоит. Но и Белый не опоздает, и Святой. Таково выработанное
ими золотое правило конспирации. Жизнь боевика требует железной дисциплины.
Расхлябанность - дорога в тюрьму, что доказал его арест у депо.
Скарга вышел на Золотогорскую. Деревянная кладбищенская ограда* в
нескольких местах была повалена. Весной в этой части кладбища сладко пахло
сиренью. Но букетов здесь не ломали, считалось - герх. Здесь были старые
могилы, за которыми никто не ухаживал. Тут лежали полными семьями жертвы
холеры. Прямо в ржавых оградах росли уже крепкие тополя и клены, сирень
оплетала кресты и закрывала памятники, дожди и солнце стирали с камней
имена, разрушая человеческую иллюзию о вечной памяти. На кладбище был
народ: парочки прятались в кустах, кое-где Скарга различил одиночек, в
костеле играл орган. Главные ворота Золотой Горки, построенные в готическом
стиле, выходили на Захарьевскую. Антон уже мог подходить к ним или уже
стоял в костеле, слушая вечерние размышления ксендза. Скарга вышел на
плиточную дорожку, которая, как межевая полоса, отделяла святую костельную
землю от беспорядка разномастных могил. Между дорожкой и костельной стеной
тянулись в два ряда дорогие памятники самых именитых прихожан святорохской
парафии. Он обогнул костел с тыла и медленно, лениво пошел вдоль знакомых
памятников и крестов. Скамейка, которая днем служила местом сходки
прикладбищенских старух, была свободна. Скарга присел. За спиной, в
костеле**, басили жалобную молитву трубы органа. И тихой волной на Скаргу
накатывала тоска. Он решил, что тоскует о Вите. Все здесь напоминало о ней.
На этой скамейке они сидели, по этой дорожке гуляли, в костеле ставили
свечки на счастье, в зарослях акации он в первый раз Витю поцеловал. Было
начало лета, трава пахла свежестью жизни, серпик луны весело высвечивал
белые стены костела, кресты и ограда казались балетной декорацией, вечными
были соцветия звезд, красноватых, желтых и голубых, и они шептали друг
другу вечные слова о своей вечной любви. Было таинство любви - тоскливо с
ним расставаться. Слышатся чьи-то женские шаги - но это не Витя. И музыка
пронизана печалью, и кресты, гранитные памятники, кованые и деревянные