"Гарун Тазиев. На вулканах (путевые заметки)" - читать интересную книгу автора

очерченной зоны на глубине от двух до шести километров. Что это означало?
Прежде всего то, что подъема магмы не происходило. Более того, грозная магма
находилась, очевидно, глубже шести километров от поверхности, поскольку, как
известно, сейсмические толчки происходят лишь в крепкой породе и не могут
отмечаться в магматическом расплаве. К тому же на отсутствие подъема
указывало и хаотическое расположение эпицентров; в противном случае они
располагались бы вдоль линий разломов, через которые расплав прокладывает
себе путь наверх. Наконец, магма не могла оказаться выше зоны сейсмических
очагов, то есть ближе, чем в двух километрах от поверхности, поскольку
температура фумарол, которую наши химики замеряли ежедневно, не достигала
100oС, а состав газов практически не менялся. Между тем, окажись
на небольшой глубине магматический расплав, температура которого превышает
1000oC, вырывающиеся из небольших отверстий и трещин газы были бы
нагреты до нескольких сотен градусов. А их химический состав был бы совсем
другим.

Итак, мы простояли почти пятнадцать минут у края небольшого кратера под
названием колодец Таррисана. Из воронки шириной метров пятнадцать
поднимались затейливые клубы пара, не позволяя увидеть, что делается на дне.
Наконец к нам забрался запыхавшийся, весь в поту, профессор Аллегр. Не
скрою, за двенадцать лет, что мы знакомы, между нами не возникло особой
симпатии. К тому же три недели назад он получил назначение на пост директора
Института физики Земли, где я возглавлял отдел вулканологии, и в качестве
моего начальника отправил в Париж телекс о том, что он запрещает мне
возвращаться из Эквадора на Гваделупу. Это, как вы понимаете, не
способствовало улучшению наших отношений.
Обстановка на вулкане оставалась неясной, происходившего в кратере мы
не могли видеть; самым разумным поэтому было бы немедленно уйти. Но, видя,
как устал профессор Аллегр, я не мог отдать такого распоряжения - оно
выглядело бы как мелкая месть. Поэтому я проявил слабость, позволив ему
посидеть и прийти в себя.
Дискуссия тем временем не утихала. Одни приводили аргументы в пользу
своего казавшегося оппонентам избыточным оптимизма, другие указывали на
возрастание силы подземных толчков и на присутствие в пепле по меньшей мере
50% свежего вулканического стекла. Я уже собирался задать вопрос: стоит ли
делать выводы на основании анализов пепла, который нельзя рассмотреть иначе,
как под микроскопом, когда куда проще нагнуться и посмотреть на тысячи
обломков, выброшенных двумя извержениями, - ими же усеяна вся вершина! В
этот самый момент я и увидел среди клубов пара в кратере ударившую в небо
узкую прозрачную струю... Она вырвалась под аккомпанемент пронзительного,
почти ультразвукового свиста. И то и другое было очень тревожным симптомом.
Я подал сигнал к бегству.

Истекло уже одиннадцать минут с тех пор, как я взглянул на часы. Каждая
из них тянулась нескончаемо долго. Объективно говоря, шансов на спасение не
прибавилось, но неизбывная человеческая надежда, в которой и проявляется
воля к жизни, вновь зашевелилась где-то в глубинах сознания. Иначе вряд ли
бы я сказал себе с невесть откуда взявшимся облегчением: "Половина
миновала!" То не было попыткой отвести злой рок. Просто я полагал, что это
извержение должно быть аналогично двум предыдущим, а они продолжались по