"Елена Ткач. Танец в ритме дождя " - читать интересную книгу автора

окончили. Ну вот. Сорвется мужик, замечется - все, почитай, хана вашей
любви. Не выносит она нищеты, хиреет, дурнеет и хрен знает на что похожей
становится! А от нищеты у некоторых бешенство делается. Драки, ор,
канитель... А-а-а! - Он махнул рукой, махнул - как отрубил. - Ты думаешь,
какого черта Москварека время свое драгоценное на этикетки тратит. Вот они,
посмотри...
Он рывком поднялся, схватил Веру за руку и поволок в мастерскую. К
стенам были прислонены громадные - метра три на два - холсты, натянутые на
подрамник. На одном была увековечена колоссальная этикетка минеральной воды
"Ессентуки", на другом - "Боржоми". Все буквы, все цифры, даже ГОСТ, даже
дата изготовления - все отобразил художник-реалист недрогнувшей рукой.
- "Боржоми" продал вчера. Завтра итальяшка мой за ним приедет. Вот и
гуляем... Пошли!
Они вернулись на кухню, и Вера начала уже не на шутку нервничать - они
тут разговоры разговаривают, хоть и дельные, шампанское пьют, а Алешка... В
плохом состоянии она его оставила. Ей нужно немедля возвращаться к себе в
мастерскую.
- Вижу, сидишь как на иголках. Уважь, Верка, Москвареку, посиди, пока
благоверная моя не вернется. Мне и самому хреново. Я, может, никому не
говорил еще то, что тебе скажу. Думаешь, если б не Марья, стал бы я этикетки
лудить? Во-о-о, в том-то все дело! Она у меня вон какая: вспорхнула и
полетела. Хочет - пускай шампусика купит... Хоть два ящика! Хочет, пускай
бирюльки какие-нибудь. Она серебро всякое любит. Чтоб звенело... Ну вы,
бабы, все такие! Лишь бы напялить на себя черт-те что и звенеть
побрякушками... А наше мужиковское дело - чтобы вам ни в чем никаких
препятствий не было. Гуляй, душенька! А завтра к Богу пойдем... Не помню,
кто это сказал... Кто-то в начале века. Розанов, что ли... Ну вот.
Москварека мотнул головой, то ли подтверждая только что сказанное, то
ли протестуя против него... Поднял на Веру медвежьи глаза. В них стояли
слезы...
- Милые вы наши бабы! - Он стукнул кулаком по столу, опрокинув свою
чашку с шампанским. Тут же смахнул тряпицей лужицу со стола и методично
налил еще. - Ты думаешь, мужику легко вынести, когда он красоту-то свою,
жену любимую, изукрасить еще поболе не может... Тряпками, побрякушками,
цветуечками... Дачами! Да у него скорей душа разорвется. Или сопьется
вконец... А у твоего крутое время настало, ох крутое, Верка! Испытание ему
дано крепкое. Денег не будет у вас. Он ведь не я - продаваться не хочет. И
не продастся Алешка твой, даже ради тебя! За это ты его небось и любишь...
А, романистка? Ну ладно. Он с дорожки своей не свернет - будет нетленку свою
лудить. А те, кто нетленку лудят, они за это дело, за веру свою страшно
платить должны. Хорошо, если к старости признают его работы... Хорошо, если
галерейщик заезжий западный его разглядит или еще кто... Только это дело
случая. А на случай вам вдвоем полагаться нельзя. Разорвет вас жизнь... на
две половинки. Не сдюжишь ты, Верка, хоть баба ты и не из слабых. Слабину
дашь... А он сломается.
- Шура, пожалуйста, давай не будем об этом, - поникнув, взмолилась
Вера. - Я ведь и сама понимаю. И от меня Алешке никакой помощи - слыхал
ведь, я работу бросила. Теперь у нас даже зарплаты моей нет. Знаешь, как в
омут головой! Но мы с ним решили: пан или пропал! Должны мы понять, чего
стоим... Преодолеем этот рубеж, выплывем, сможем заявить о себе, - значит,